Дрянь

— Это пожалуйста, — охотно ответил я. — Первое подозрение у меня мелькнуло, когда в квартире Шкута нашли Лялькину шубу, по которой она так убивалась. Теперь я знаю, что сначала ты организовал кражу у самого себя, чтобы оказаться вне подозрений и при этом еще иметь возможность, как потерпевший, следить за действиями милиции. А потом, когда возникла необходимость убрать Шкута, у тебя появилась идея решить три проблемы сразу: прикончить свидетеля, подсунуть нам наводчика и ублажить любимую жену. Так?

Лерик расхохотался — на этот раз, кажется, искренне.

— А ты востер! Не зря я тебя хотел взять на работу!

— Благодарю, — кивнул я. Мы выехали на улицу Алабяна и двигались теперь в направлении Крылатского. — У тебя вообще все комбинации многослойные. Я ведь сначала Кадомцева подозревал…

— Что, увидел у него в баре стаканы? — со смешком догадался Лерик.

— Да. А потом такие же стаканы я увидел в квартире Шкута. Но у Шкута отсутствовал стакан с «фордом» 1908 года, на котором как раз были обнаружены отпечатки Байдакова. А у Кадомцева не было в комплекте другого. И тут я запутался.

— Бедняжка, — сказал Лерик. — Я помню, ты всегда путался в уравнениях.

— Да, — подтвердил я. — Зато тебе все легко давалось.

— Но ты у нас брал упорством, — заметил он с иронией.

— Брал, — кивнул я. — И на этот раз взял. Я собрал информацию на Кадомцева и узнал, что он всего лишь тихий спекулянт иконами, правда, с большим стажем и поэтому очень богатый. Еще раньше я кое-что разузнал про Шкута, и мне стало известно, что он человек Черкизова. Это подтверждалось тем, что его убили под пытками. Я сделал предположение, что пытали его, чтобы узнать, где вкладыши, которые в это время были уже у меня. И тут все встало на свои места.

— За Кольцевой сворачивай на Рублевское шоссе, — сказал Лерик. — Ну-ну, очень интересно.

— Да, все встало на свои места. Шкут не убивал Черкизова, ибо в этом случае не стали бы убивать да еще пытать его самого. Кадомцев не убивал Черкизова потому, что он вообще не по этой части. Но чешские стаканы были в квартирах у всех троих! И тогда я предположил, что существует некто, предложивший Черкизову комбинацию: убить и ограбить Кадомцева, подставить Байдакова, а в результате получить для его фиктивной жены квартиру. Но на самом деле этот некто хотел, чтобы Черкизов помог ему подготовить операцию, а затем собирался убить самого Черкизова и взять «общак».

Лерик молчал, глядя перед собой на дорогу.

— Ты хочешь знать, где ты прокололся? — спросил я его. — Скажу. Ты прокололся с кранами. Ну, и с ключами от переходов, которые ты спер у Малюшко.

Он с удивлением повернул ко мне голову.

— Да, именно так. Тебе было нужно открыть краны только под утро, чтобы убийство обнаружили тогда, когда Витька уже проснется, найдет в карманах деньги и пойдет опохмеляться. Но, поскольку лифтеры на ночь запирают входные двери, а вы все в разных подъездах, тебе потребовались ключи от переходов. Тут, как всегда, ты решил извлечь двойную выгоду. И после того, как открыл краны, подложил эти ключики мертвецки пьяному Байдакову, чтобы подкинуть следствию объяснение, почему никто не видел Витьку входящим в черкизовский подъезд. Следствие-то клюнуло. Но, когда мне стало ясно, что убийца не Байдаков, я совершенно точно понял, что некто тоже должен жить в стеклянном доме.

Я замолчал, ожидая, что он о чем-нибудь спросит меня, но он не спрашивал. Я вспомнил, что сначала подозревал еще одного человека — Льва Ильича Зубова, из-за его реакции на фамилию убитого кошкодава. Но потом я изучил в суде его уголовное дело и узнал, что Сипягин — это фамилия бухгалтера, который проходил главным свидетелем по делу о растрате. Но об этом Лерику я рассказывать не стал. Вместо этого я сказал:

— Осталось выяснить, кто же этот некто. Я пытался выйти на него через Глобуса и, как видишь, в конце концов, добился своего. Правда, вчера я получил подсказку: всеведущий лифтер Малюшко доложил мне, что из всех жителей стеклянного дома к Черкизову чаще всего ходили Байдаков и ты.

— Осторожно, здесь крутой поворот, — сказал Лерик.

Я сбавил скорость. И спросил:

— Неужели ты не боялся попереть на такого человека, как Черкизов?

Лерик молчал.

— И ведь Глобус может теперь тебя заложить… — сказал я осторожно.

Он хмыкнул. И пробурчал:

— Глобус может заложить только себя. Это он проломил старику голову. Я, как ты говоришь, только придумываю. А Кеша… — тут его вдруг прорвало, и он заговорил с неожиданной злобой: — Кеша зарвался! Мы крутились с утра до вечера как бобики, а он, ни хрена не делая, забирал себе половину! Потому что он, видите ли, в законе, потому что он авторитет! Да я…

Он замолчал, как будто что-то в себе подавил. Больше я его ни о чем не спрашивал. Больше мне ничего не было нужно.

Мы свернули на боковую дорогу и поехали среди сплошных заборов, над которыми иногда выглядывали утопающие в деревьях верхушки дач.

— Сюда, — сказал Лерик, кивая на высокие железные ворота.

Я остановился перед ними и поинтересовался:

— Надо полагать, в доме кто-то есть?