Древо миров

Рабы взяли птицу и положили ее на золотой диск, припасенный заранее. Стуб осторожно сделал надрез поверху пирога и снял срезанную часть. Внутри диковинного кушанья обнаружились залы, лестницы и коридоры, ловко построенные из марципанов и леденцов. Повар отворил дверцу парадной залы, откуда выпорхнула белая птичка, неся в клюве хрустальное сверкающее яйцо на зеленой ленте. Поднявшись над городом — пирогом, она выпустила свою ношу — яйцо упало на миндальный купол в центре пирога, купол рухнул и выпустил стайку канареек с маленькими пирожными на голубых и розовых ленточках. Птицы устремились к столам — на каждый упало по лакомству в виде причудливого цветка.

— Ай да Худобокий! — воскликнул Мажик, хлопая в ладоши. — Потешил, потешил! От Пятой Декурии, значит, птичий помет, а от Сороковой — крем и тесто! Восхитительно! Хотя, признаюсь, помета было больше…

— Вели немедленно утопить повара, — оборвала восторги супруга Налла.

— Утопить? Это еще почему?

— Не видишь, что разрушила его птица? Святая святых, павильон с Железной Дверью!

— Ну и что? Это всего лишь миндаль, дорогая…

— Ты настолько глуп, что не понимаешь знаков! Сначала твой сон, теперь этот пирог… Вели пытать раба и дознаться, кто надоумил его выполнить столь точный план Города, включая павильон, рухнувший, когда птица выпустила хрустальное яйцо. Это симпатическая магия, не иначе… То, что таится за Железной Дверью, не должно вырваться наружу!

Мажик посопел, поковырял в носу и спросил не без ехидства:

— А что там таится, о свет моей души? Еще отцы наших отцов перестали приносить жертвы Астарату, который якобы бродит где-то за Железной Дверью… Сказки! Оттуда приходит Благотворная Сила, дарующая нам все, в чем мы нуждаемся, и, заметь, никакой Астарт ничего не требует взамен. Прошлой зимой трое любомудров ходили за Медные Пороги, поднялись до восьмого поворота и не нашли ничего, кроме куч окаменевшего дерьма да неугасимых светильников, коих у нас и так в избытке. Что же касается сна, — он пнул прикорнувшего Аскилту, — эй, толкователь, надумал чего насчет моего давешнего видения?

Дукарий, втихую приговоривший стянутый со стола кувшинчик, замычал, закряхтел и пробормотал: «Налог на перины, ибо их пухом белым набивают, поднять стоит… Бычьи яйца вам всем…» Он икнул, опустил голову на лежбище и громко захрапел.

— Вот! — довольно потер руки Мажик. — Так и сделаю: повышу налог на перины и бычьи ядра, из коих бульоны варят. Кстати, я проголодался. Эй, повар, дозволишь ли повелителю в мантии отведать кусочек повелителя в перьях?

И толстяк захохотал, сотрясаясь всем телом, очень довольный своей шуткой.

Супруга его резко поднялась, золотисто — черный рог из пышных волос угрожающе качнулся.

— Поступай как хочешь, — сказала она гневно, — смотри только, как бы Сервераты не вспомнили пророчество: «Когда жареная птица станет язвить самое себя, упадут затворы, и вострубит зверь, алчущий новой жертвы…» Как бы не вспомнили это Сервераты и не выбрали нового Мажика.

Мертвенная бледность залила прежде красное лицо толстяка. Глаза его остекленели, язык с трудом ворочался между поблескивающих желтоватых зубов.

— Змея… — просипел он, — врешь, придворные меня любят…

— Только те, кто носит голубые ленты, — отрезала Налла. И, обращаясь к Дагеклану, добавила совсем другим, полным томной неги голосом: — А тебя, герой, жду в своих покоях: там не так шумно, и ты сможешь закончить столь любезную мне повесть о рыцарских обычаях и приключениях. Рабыня позовет, когда я буду готова к приему.

Она удалилась, шурша длинной юбкой и покачивая рогом — прической.

Как только Налла скрылась за колоннами, краска вновь залила бледные щеки ее супруга. Он глотнул вина и, обретя дар речи, заговорил быстро, слегка повизгивая:

— Я не каждый день моюсь, говорят, у воды есть зубы, и она подтачивает нашу жизнь. Все мы стоим меньше мухи, да что там мухи, все мы просто мыльные пузыри… Пх-х — и нету! Я правлю Городом по согласию Сервератов, и за все в ответе, но я еще устраиваю общественные трапезы по сотне таланов на персону. Так нет же — народ нынче такой, что на пиршествах хотят казаться львами, а как разойдутся по опочивальням — настоящие лисицы и гиены… Ничего, я прикупил землицы от Гнилой реки до Паршивой засеки, три селения имею, будет куда податься, если выгонят… В поте лица буду трудиться, а зимой вам, ругам, дань платить. Не станете обижать, а, сын Таркиная?

— Не станем, — сказал Лисий Хвост.