Напротив того места, где тропинка поднималась на плато, высились каменные ворота: два огромных, иссеченных ветрами монолита стояли вертикально, третий лежал сверху. Их поверхность покрывали полустертые древние руны.
За воротами виднелась прямая, вымощенная ровными плитами дорога, убегавшая к горизонту. Она, словно лезвие меча, рассекала круглые валы: в тех местах, где дорога их пересекала, были оставлены проходы.
— Почему ты решил, что надо ждать? — спросил король своего спутника. — Ворота открыты, дорога перед нами.
Бу указал хвостиком на плоский овальный камень, видневшийся посреди площадки, словно алтарь странного храма. И на этом алтаре лежал человек.
Зажав в одной руке обломок гномьего ножа, в другой — горячий цветок, Конн осторожно двинулся к возвышению. Рыцарь в полном вооружении был распростерт перед ним: ярко блестела на солнце вызолоченная сталь доспехов, крылатый шлем с опущенным забралом украшал пышный плюмаж из радужных перьев.
Левую руку воина прикрывал красный треугольный щит без герба и иных знаков, вдоль правой лежал меч с рукоятью, украшенной драгоценными камнями. Броня, перья плюмажа, оковка щита — все было покрыто пылью и мелким мусором, однако на клинке не было и пятнышка ржавчины.
«Этот человек давно умер или его принесли в жертву странным богам», — подумал король и приподнял забрало, ожидая увидеть оскаленный череп.
Доспехи были пусты.
— Бу! — взревел Конн, оборачиваясь к духу-ящерке, который все так же спокойно грелся на солнышке. — Ты что, играешь со мной? Мне некогда разгадывать твои загадки, я и так потерял слишком много времени. Это пустая броня, я могу одеть ее, но кого и зачем ждать в этой выбеленной солнцем пустыне?
— Теряя время, вечность обретешь, разбей клепсидру и воды напейся… — пробормотал Бу, с трудом поднимая сонные веки. — Простите, Ваше Величество, Мед поэзии все еще действует… Я рассуждаю так: кто-то приготовил вам доспехи, ибо трудно предположить, что столь великолепные латы лежат здесь просто так без всякого присмотра. Но если вам приготовлено боевое облачение, следовательно, этот «кто-то» желает с вами биться. Ввиду того, что биться с этим «кем-то» в его отсутствие вы никак не можете, я предлагаю подождать.
— Тебе лучше знать, — проворчал король, присаживаясь рядом с духом-хранителем на камень. — Путешествуй я обычным образом — не притронулся бы к этой броне, хоть она и вызолочена и, кажется, весьма добротна, а просто пошел бы своей дорогой. Но в местах, по которым ты меня ведешь, любой предмет обретает особый смысл, так что подождем того, кто оставил здесь эти латы. Надеюсь, ждать придется не слишком долго. Что ты там говорил о вечности?
— Собственно, вечность — это так, для красного словца. — Бу тоже сел, скрестив ножки и поджав перламутровый хвостик. — Никто толком не знает, что это такое, и не живет вечно, даже мы, элементалы. Но Мед Поэзии способен даровать иллюзию беспредельности нашего существования, он помогает переноситься в иные измерения, иные времена… Поэтому я всегда ношу несколько капель вот в этой фляжке.
— Может, дашь попробовать? А то в горле пересохло.
— О, Ваше Величество, не сочтите меня невеждой, но Мед Поэзии не предназначен для утоления обычной жажды…
— Понял, он утоляет жажду духовную посредством того, что навевает складные строфы. Волны — волны, велики, огромны — или как там пел этот жуткий тюлень с бородой? Он оказал нам ценную услугу, но, скажу честно, твои вирши мне понравились больше.
— Ну, к меду и талант нужен, — скромно потупился Бу. — Вам же сейчас к фляжке прикладываться не советую: расслабляет.
— То-то из менестрелей редко выходят добрые бойцы, — усмехнулся король, — за редким исключением. И то, как возьмет тровер меч, так и озадачится всяческими фантазиями: то ему дракона кровожадного подай, то даму обиженную, то идею возвышенную… А это уже не боец, кто сердцем мыслит… — Тут он отчего-то вспомнил о Дагеклане и замолчал.
— Когда гремят мечи, Иштар Всеблагая, говорят, затыкает уши и закрывает глаза, — согласно покивал Бу. — Вы говорите об этих делах с большим знанием.
— Опять ты забыл, что я король, повелитель огромной Империи? Был помоложе, читал я разные книги, где о добре да зле прописано, и стихи читал, и сочинял даже… А потом понял: хочешь править железной рукой, как только и можно в Земной Юдоли, — позабудь о порывах сердца…
И опять умолк король, мрачно уставясь на красный цветок, который неосознанно мял в пальцах.