Древний знак

— Оставь, — сказал он, болезненно поморщившись. — Ведь все-таки мать. Нас бог не простит и за ее детеныша.

— К тому же клык у нее с изъяном, — сказал тот, кто вскинул винтовку, — пожалуй, пусть живет. Удивительно, она никак не может разлучиться со своим детенышем. И слезы текут. Надо же, настоящие слезы...

Моржиха, трубя и стеная, проталкивала между мертвых моржовых тел такое же безжизненное тело своего детеныша, и пораженные люди уступали ей путь, и было на лицах у них что-то похожее на раскаяние. Моржиха со своим мертвым детенышем наконец достигла воды, обняла его и ушла в пучину, видно надеясь, что море вернет ему жизнь.

Белый олененок оглядел мертвых моржей и, к своему удивлению, не увидел тела вожака: не знал он, как и не знали люди, приплывшие на вельботах, что стадо моржей не покидает своего вожака, даже мертвого. Моржи унесли вожака в пучину, и если они вернутся сюда, то лишь по страшному и необоримому инстинкту мести. Не знали об этом люди. Они не были профессионалами-охотниками и еще не заматерели как браконьеры. Пережив не столь уж и тяжкие угрызения совести, они начали с хрустом выламывать клыки убитых моржей.

И почувствовал Белый олененок, как у него мучительно заболели зубы. Да что там зубы — челюсти, казалось, были у него разворочены. И наполнилось страшным хрустом все его существо; потом, как ему почудилось, заполнилось хрустом все пространство острова. И показалось Белому олененку, что затрубило, застонало, завыло от боли все сущее в этом мире. Хрустели скалы, стонали от боли вечно молчащие камни. Треснула земная твердь. Даже на солнце обозначилась черная страшная трещина. А люди выламывали клыки у поверженных ими великанов и бросали добычу в вельботы. Только клыки, и ничего больше.

И еще раз Белый олененок прижал лоб к камню, словно хотел врасти в него и стать от горя таким же камнем.

А люди выламывали моржовые клыки, радостные, благодушные, счастливые: у них была завидная удача. Но едва они сели в вельботы, как вода вскипела от вынырнувших моржей. Их были сотни, стремительных, яростных, неустрашимых. Они били головами в вельботы, мстя за вожака и за тех, кто лежал бездыханно на берегу, и ревели, ухали, рычали. Перепуганные охотники не сразу опомнились, смятенно глядя на клыкастые морды моржей. А когда опомнились, вскинули винтовки. И снова загремели выстрелы. Люди мстили моржам за несколько минут пережитого страха, за свое унижение. Они входили в ярость, в упоительный азарт. Они чувствовали себя бесстрашными викингами. Они были высокого, очень высокого мнения о себе. В конечном счете они были счастливы: ну что могли сделать эти глупые бешеные существа против губительного огня из винтовок?! И теперь уже не земля, а море окрасилось кровью моржей.

Кто знает, сколько длилось бы это побоище, если бы не появился катер морского охотничьего надзора. Моржи скрылись в пучине так же неожиданно, как и появились. Но некуда было скрыться браконьерам, которых застигли с поличным. Однако они все-таки попытались ускользнуть, пустив на полную мощность свои моторы. Но катер был быстрее. И вот уже прыгнул с катера в вельбот бесстрашный человек, и дрогнули нервы у одного из браконьеров. Он был молод еще, этот удачливый охотник, который уже успел в уме подсчитать, насколько пополнятся его карманы, когда изрядная доля причитающихся ему моржовых клыков станет звонкой монетой. Он был молод, и азарт битвы с моржами еще туманил его мозг и застилал глаза прихлынувшей кровью. А главное, он не мог представить себе: такая завидная добыча уже не его. Но особенно было невыносимо от мысли, что она уже не радость ему, а зло, что моржовые клыки теперь тяжкая, неопровержимая улика. И во всем виноват вот этот сухой, уже пожилой человек с седыми висками, с орлиным носом и неумолимым взглядом. И не сдержал себя молодой браконьер, вскинул винтовку и выстрелил. И рухнул инспектор, сраженный пулей в упор.

А только ли за тенью охотник?

Мария любовалась горячим озером, на которое привел ее Ялмар. Дымилось озеро, местами бурлило, словно кипяток. Мария попробовала воду рукою.

— Как раз горяча настолько, чтобы купаться, — сказал Ялмар, снимая куртку. — Я купался здесь даже зимою. Раздевайся.

Внимательно оглядевшись вокруг, Мария принялась расстегивать куртку и вдруг замерла: со стороны моря доносились выстрелы.

— Обычное дело, здесь стреляют с пятилетнего возраста. Эти люди не только оленеводы, но и отменные охотники, — пояснил Ялмар, продолжая раздеваться. — Ну, смелее!

Присев на берегу, Мария вслушивалась в выстрелы. Все тревожнее становилось от них. Тем более что было от чего гнездиться тревоге в душе Марии. Вспомнилось другое озеро там, дома, в окрестностях столицы, у которого любила отдыхать Мария.