Древний знак

— Я вот еще о чем думаю, дорогой мой Ялмар, — снова заговорила Мария уже без прежнего смятения, однако печаль сквозила в каждом слове ее. — Веками люди заглушали страх от сознания своей смертности. Заглушали тем, что признавали других людей неотторжимой частью своего «я», особенно собственных детей. Ты умрешь — после тебя будут жить другие, а они, в сущности, твое продолжение. И вдруг потрясает тебя ужасная мысль... продолжения не будет! Обречен не только ты, обречено все человечество. Ты замечаешь, как часто нынче стали произносить люди слово «апокалипсис»?

Ялмар упал на колени перед Марией, осторожно дотронулся до ее лица, словно хотел прогнать с него тень, и еще раз для себя открывая: какое это удивительно тонкое лицо, сейчас странно прозрачное в своем пронзительно осмысленном трагизме.

— Будем считать... страшные мысли твои — это бунт против возможной пассивности перед опасностью...

— Но если это не бунт? Если я сама пассивна?

— Нет-нет, ты не из тех! Ты вот думаешь о своем материнстве. Для тебя любовь, материнство не просто будничные происшествия. Ты же мечтаешь родить пророка! Для тебя рождение сына... дочери... человека — космическое явление...

Высказавшись, Ялмар рассмеялся, какой-то надежный, уверенный в себе, в своей правоте.

И стало хорошо им обоим. Они смотрели друг другу в глаза, и казалось им, что так можно жить и сто и тысячу лет. И пусть сменяются поколения, пусть проходят века чередой, они будут сидеть и смотреть друг другу в глаза, молодые, не подвластные времени, являясь свидетелями слияния отдельного существования с вечностью. И наверное, они еще долго вели бы свой молчаливый разговор, но перед ними словно из-под земли вырос Белый олененок. Широко расставив точеные ножки, он все смотрел и смотрел на людей, словно пытаясь вспомнить что-то бесконечно давнее.

— Это невероятно, — прошептала Мария, боясь спугнуть олененка, — мне кажется, что я уже в состоянии смотреть на него глазами Брата оленя...

ГЛАВА ШЕСТАЯ ЕСЛИ СМОТРЕТЬ НА ОЛЕНЕНКА ГЛАЗАМИ БРАТА ОЛЕНЯ

На второй день своей жизни осиротевший олененок впервые по-настоящему разглядел солнце. Он долго смотрел на светило, вспоминая, где, когда уже видел его. Да, когда-то он видел его. И много раз. Он обратился мысленным взором в себя, в свою память и разглядел за солнцем другое солнце, а за этим еще одно и еще одно. Возможно, каждое из них освещало какую-то часть его жизни. Какой жизни? Ведь он живет в этом мире всего вторые сутки. Но откуда он знает, что такое сутки и сколько времени он живет? Кто эти существа, которые так участливо смотрят на него и говорят о нем? Кажется, это люди. Но откуда ему известно, что это люди? И если он понимает их речь, то не попытаться ли и ему самому заговорить с ними? Белый олененок хоркнул один раз, другой, и это было все, на что он оказался способным. Кто же он все-таки — олень или человек? Если он сможет подняться на дыбы и пройтись на двух ногах, то, пожалуй, ему следовало бы считать себя человеком. Белый олененок сделал попытку подняться, но только рассмешил людей. Смеялись все, кроме Брата оленя.

— Помните ли вы сказку о том, как луна хотела прикинуться солнцем? — с таинственным видом спросил он.

— Еще бы! — Брат медведя оглядел небо. — Вон солнце, а вон луна. Это же надо! Кажется, моя рожа в луне отразилась...

Схватив вывороченный оленями ком снега, Сестра куропатки швырнула его в мужа, наказывая за слишком рискованную шутку, в глазах ее светился суеверный страх.

Чуть приподняв руку, Брат оленя потребовал внимания с таким видом, словно он был свидетелем чуда:

— Я увидел его, увидел вон там. Это был сын Солнца и Земли, заклинатель стихий — сам Хранитель! Но поразительно другое! Я в том существе... на котором сидел верхом Хранитель... узнал вот его! — Брат оленя расширенными глазами показал на Белого олененка. — Да, да, я его увидел таким, каким он должен быть через три или четыре года...

И почувствовал Белый олененок, что он превращается в могучего оленя. Как странно все вокруг преобразилось! Исчезли чумы. Исчезли люди. Луна и солнце на небе будто на поединок вышли. Но вот солнце закрыло тучей. Или это вовсе не туча, а тень от чьей-то большой беды! И заболела голова у оленя. Помчался он наугад, обезумев от боли. С хрипом вырывалось его дыхание. Где же спасение? И стал доходить до слуха оленя чей-то ласковый, вкрадчивый голос: «Ты запалился от бега, тебе надо хотя бы глоток воды из чистого горного озера. Беги, беги сюда, олень!» И побежал олень на тот сладкозвучный голос. Вот уже совсем рядом гора. Не видел он, что в сумраке ущелья стоит с арканом сын злого духа и росомахи по имени Лицедей. Перебирал в руках Лицедей аркан. Рядом с Лицедеем матушка его притаилась — матерая росомаха, косматую башку на вытянутые лапы положила и облизывается: совсем недавно важенку задрала. За росомахой в глубине ущелья дочь ее сидит, рожи корчит — обворожительным улыбкам учится.