Брат оленя, надев через плечо собранный в кольца аркан, пошагал в горный распадок. Привычно отыскав на небе Звезду постоянства, он перевел взгляд на луну, на Млечный Путь, понимаемый здесь как бесконечное стадо звездных оленей, и определил, что в подлунном мире сейчас как раз ровно полночь. Студено лучится Звезда постоянства, вокруг которой вращается все сущее в небесном мире. Брат оленя, как и все его соплеменники, поклонялся этой звезде за то, что она своей неподвижностью во вращающемся звездном мире давала представление о четырех направлениях земного пространства, о времени суток; а еще за то, что она внушала человеку своим постоянством веру не только в надежность мироздания, но и в незыблемость порядков в земном мире, на острове, в его чуме, наконец, в его душе; пусть на деле это не всегда бывает так, зато Звезда постоянства — это не выдумка, вот она, над твоей головой, уж у нее-то отменный порядок в ее звездном хозяйстве. Призывно лучится Звезда постоянства, как в чистом озере отражается в душе Брата оленя, он видит ее в себе и надеется на твердость свою, на силу свою, на благосклонность всего доброго в мире к его судьбе, в которой так много значит Сестра горностая.
Едва Брат оленя начал спускаться в горный распадок, как навстречу ему из-за гряды камней вышел молодой пастух — Брат орла. Чем ближе подходил он, тем неувереннее был его шаг, наконец он остановился и сказал, опуская голову:
— В стаде беда. К важенкам прорвалось десятка два самцов из общего стада. Пока мы их выгоняли... подкралась росомаха...
Брат оленя схватил пастуха за плечи.
— Ну! Договаривай...
— Дочь снегов защищала Белого олененка, погнала росомаху прочь. Но вонючая затаилась в камнях и прыгнула ей на спину...
— Ну?!
— Нет теперь Дочери снегов. Росомаха разорвала ее вон на той стороне... на самой вершине... у каменного великана.
Брат оленя смятенно смотрел на высокий камень, торчащий столбом, на который показывал пастух.
— Ну а Белый олененок... что с ним?
— Остался цел.
— Где Брат медведя?
— Преследует росомаху.
— Вы, наверное, нахлебались бешеной воды?! — дал волю ярости Брат оленя.
— Нет, клянусь, нет! Никто из нас даже не понюхал флягу...
Брат оленя погрозил арканом:
— Зато понюхаете вот это!..
Пастух обиженно отвернулся.
— Где Белый олененок? Покажи. Скорей! Голодный, он может замерзнуть.
Белый олененок стоял понуро за камнем, широко расставив ножки. Увидев пастухов, он едва-едва поднял голову и, казалось, по-человечески застонал. Брат оленя упал перед ним на колени, оголенной рукой обтер его заиндевелую мордочку. Белый олененок ткнулся в ладони человека влажным от дыхания носиком, обессиленно подогнул ножки, дрожа всем телом. Брат оленя схватил его на руки, прижал к груди, приказал пастуху:
— Скорее ставь палатку! Разжигай примус.
Положив на шкуры в палатке олененка, Брат оленя сам принялся лихорадочно разжигать примус.
— Как долго олененок без молока?
Сын орла посмотрел на ручные часы:
— Чуть больше часа. Ни одна из важенок не подпустила к себе сироту... Мы надеялись на Серую олениху, но и она не подпустила чужого.
— Побудь с олененком, а я поищу ему вторую мать. Ничего, приучим!
Брат оленя бродил среди важенок и телят, поглядывая на склоны горного распадка: не крадутся ли волки? Фыркали, отбегая в сторону, важенки, увлекая за собой оленят, подозрительно косились на человека, томимые ревностью и страхом за своих детенышей. Брат оленя остановился у важенки по имени Серая. Олениха крупная, сильная, отелилась второй раз, теперь была у нее телочка. Заслышав шаги человека позади себя, Брат оленя повернулся и, к своему изумлению, увидел Сестру горностая.
— Ты?! Почему не спишь?
Сестра горностая ощипала опушку малахая от инея, тихо сказала:
— Проснулась, а тебя нет. Страшно стало. Какое-то дурное предчувствие сдавило сердце...
— Что ж, предчувствие тебя не обмануло. Росомаха убила Дочь снегов.
Вскрикнув, Сестра горностая прикрыла рот рукавицей.
— Где олененок?! Жив?!
— Жив. Вон там, в палатке.
Сестра горностая забралась в палатку, бросилась к олененку, у которого закатывались глаза и был закушен язык... Увидев растерянное лицо Брата орла, закричала:
— Что же ты сидишь?! Видишь, олененок умирает!
Развязав тесемки своих меховых одежд, Сестра горностая обнажила грудь. Шершавый язык олененка коснулся соска женщины. На мгновение память его прояснилась, и он представил себе то единственно родное существо, которое было его матерью. Но он уже почти умирал, а у женщины не было молока. И все-таки что-то ему помогло сделать огромное усилие, глубоко вдохнуть спасительный воздух. Если бы не этот глоток воздуха, он, наверное, умер бы.
В палатку, чуть приоткрыв вход, заглянул Брат оленя.
— Я боюсь, он умрет! — в отчаянии воскликнула Сестра горностая. — Я же не кормящая мать, у меня нет молока...
— Беги в стойбище! — приказал пастуху Брат оленя, — Принеси соли.