Древние боги славян

Вместе с тем сегодня более распространено (а в науке почти общепризнано) мнение о том, что Коляда — не божество, а в средневековых источниках произошла путаница, смешение названия праздника и имени божества. Причём, по мнению большинства учёных, слово это заимствовано.

Коляда — «1) „святки, сочельник, колядование — хождение с песнями под рождество“; 2) „зимнее солнцестояние“, колядка „песенка при колядовании“, укр., блр. коляда, ст. — слав. см. образ (Euch Sin.), болг. коледа „рождество“, сербохорв. коледа „колядка“, словен. koluda „колядование“, чеш. koleda „коляда“, польск. kol"uda — то же. II Заимств. из лат. calendae, не через греч. » (Фасмер). Интересно, каким же тогда образом произошло заимствование? Если распространённое ныне название «комоедица» упоминается в белорусских источниках (откуда оно, собственно, и пошло) лишь с XVII–XVIII вв. и ещё может быть понято как заимствование от греческого или латинизированного «комедия» (в значении «театрализованное действо»), то здесь ничего подобного мы не наблюдаем.

Способов проверить, действительно ли название «Коляда» воспринято от латинского calendae, у нас нет. Этим словом в римском календаре называли первые числа месяцев, приходящиеся на время, близкое к новолунию. Повторимся: как произошло такого рода заимствование из латинского, вовсе не понятно.

Любопытно в качестве дополнения привести ещё и суждение исследователей европейской Традиции Н. Пенника и П. Джонс: «…Богиня солнца (Сауле. — Авт.) является еще одним примером божества в небесной колеснице. Праздник в ее честь — Каледос — проходил в середине зимы: по полям и деревням люди несли изображения солнца, моля о процветании в будущем году. Во многих моментах Каледос схож со скандинавско-британскими святками: в Балтии тоже наряжались в красочные костюмы журавлей, коз, лошадей, медведей и быков, сжигали blukis (святочное бревно) и ели свинину» (Пенник, Джонс, 2000, с. 308).

Найджел Пенник крайне мало осведомлён о собственно славянской истории и мифологии, но в том, что касается других народов Европы, ему вполне можно доверять. Приведённое свидетельство ценно также для понимания общеевропейского происхождения и смысла праздничной новогодней обрядности. Здесь же нам важно, что балтийские народы (в данном случае литовцы), дольше других сохранявшие языческую веру, едва ли стали бы использовать заимствованное название для одного из важнейших праздников годового круга. Особенно если учесть, что прочие названия литовских праздников — исконные.

Празднование же в честь Купалы получило не менее широкое распространение. Любопытно, что во многих местах России (преимущественно на Севере) Купалу не праздновали, но в пору летнего солнцеворота отмечали Ярилин день, или Ярилки.

«Некоторые украинские этнографы XIX в. рассматривали Купалу как девичий праздник. „Мужчины только присутствовали, но в хороводах, танцах и песнях не участвовали“, — писал Н. Маркевич. Преимущественно о девушках говорили также В. Пассек и др. Между тем древнерусские авторы указывают, что в праздновании Купалы принимали участие лица обоего пола, причём не только молодёжь, что, собственно, ясно и из характеристики, дававшейся купальским игрищам» (Кирчук, 2005).

Скорее всего, если Купала и имел статус божества, то такое представление носило местный характер. Купалой называли одетую женщиной обрядовую куклу, которую сажали под украшенным деревом. Однако в Полтавской губернии такую куклу называли Марой, или Мареной (дерево здесь не известно). Именем Купало, или Купайлец, в Белорусии называли костёр (Традыцыйны фальклор… 1996).

В ночь на Купалу происходит убывание силы света, способной привести к гибели всходы. Соединяются Огонь и Вода, «солнечное» и «лунное», что приводит к появлению животворящего пара. «Сему Купалу, бесу, ещё и доныне по некоторым странам безумные память совершают, начиная июня 23 дня, под вечер Рождества Иоанна Предтечи, даже до жатвы и далее… С вечера собираются простая чадъ, обоего полу, и соплетаютъ себе венцы изъ ядомого зелия, или корения, и перепоясовшеся былием возгнетаютъ огнь, инде же поставляютъ зеленую ветвъ, и емшеся за руце около обращаются окрест оного огня, поюще своя песни, пречлетающе Купалом; потом чрез оный огнь прескакуютъ, оному бесу жертву сеье приносяще…» (Густинская летопись).