Дремучие двери. Том II

— С ума сошла! Да ты не сможешь, не справишься! — говорили ей. «Неужели смогу?» — удивлённо и восхищённо спрашивала она себя. Она смогла. Она была подручной, поварихой, официанткой, посудомойкой /иногда за стол садилось до двадцати человек/. Рабочие пили водку, буянили, падали с лесов, приставали с гнусными предложениями, матерились, халтурили одновременно у соседей, приворовывая у неё стройматериалы, и партачили, где только можно.

Она выдержала. Прогоняла одних, нанимала других. Однажды двое студентов стройотряда долго раздумывали вместе с ней, как поставить на лоджию слишком высокую стеклянную дверь, которая, по всем признакам, укорачиванию не подлежала /какие-то филёнки, замки, болты кругом/…«А может, поднять потолок или опустить пол?» — предложила Иоанна.

— Ладно, что-нибудь придумаем.

Ребята уехали, а Иоанна в полном отчаянии отправилась к деду-фронтовику на соседней улице, по профессии кузнецу, в армии — конюху, а вообще, по слухам, могущему всё, но уже давно не при деле из-за болезни ног. Старика и впрямь с виду ветром качало. — «Дедуль, ты хоть дойди, посмотри, посоветуй насчёт двери», — умоляла Иоанна. Уговорила-таки. Боялась — по дороге рассыплется.

— Вот, дедуль, высока… То ли пол прорубать, то ли потолок. Не влезает.

— Ладно, щас прорубим. Струмент какой есть?

— Да вот, в ящике.

— Ладно, иди пока погуляй часок-другой…

Когда Иоанна вернулась из магазина, дед курил беломорину, а дверь стояла на месте. Пол и потолок — тоже. Иоанна протёрла глаза — дверь ничуть не изменилась, лишь укоротилась, будто по волшебству. Где, как? Никаких следов.

— Дед, как ты это сделал?

— А чего там делать-то?

Посидели, выпили.

— Дед, иди ко мне работать. Тебе ничего тяжёлого делать не придётся, ты только этими чайниками руководи. А, дед?

— На кой они мне нужны — руководить — вон они понашлёпали чего! Один хрен, что горшками командовать. Коли надумаю — один возьмусь. Пособишь, коли что?

— Дедуля, миленький, конечно пособлю!

И чмокнула его в небритую седую щёку. Дед спас её — он действительно умел всё. Приходил в восемь, уходил в пять. В час они обедали — и стопку, по окончании работы — ещё стопку с огурчиком. Брал он немного — двенадцать рублей в день, работал степенно, добросовестно и требовал лишь одного — чтоб его не торопили. Она не уставала удивляться, какие чудеса он выделывал на своих больных ногах. За зиму они практически вдвоём произвели всю внутреннюю отделку дома. Иоанна не только помогала, но и училась, восхищаясь, как легко он находит выход из, казалось бы, самых безвыходных ситуаций. Вытянуть нужную неподъёмную балку из штабеля, забить в недоступном месте гвоздь, положить кафельную плитку на обитую оргалитом перегородку /«чего мудрёного, рабицу надо прибить и на раствор!»/. Она ловила себя на том, что влюблена в этого деда, ему нравилось её восхищение, он при случае хлопал её фамильярно по бедру или коленке, звал «Яничкой» и за работой они пели дуэтом популярные песни — военные, народные, романсы. И деда восхищало, что Иоанна помнила все слова.

Одержим победу, К тебе я приеду На горячем боевом коне.

Она пела, а дед подмурлыкивал, расплывался, таял.

— Я тебе, Яничка, перильца на лесенке вырежу. Увидишь, какие, как сестре родной. Мужик твой шляпу обронит.

Денис никогда не носил шляп, дед видел его лишь пару раз, но резко различал его и Иоанну. Если она была «своя», то он — чужак, «шляпа» и «барин». «Шляп» дед дурил, заламывая цену, лебезил фальшиво, в глубине души презирая за неумение даже вбить гвоздь. Но дерзость странным образом сочеталась с самоуничтожением, особенно когда слышал дед от «шляп» мудрёные разговоры, которых не понимал. Сразу тушевался и превращался из кудесника в пришибленного, как рыба об лёд, тщедушного старичка с несвежими носками на распухших ногах, с трудом влезающих в самые большие бахилы. И может быть, только Иоанна угадывала в этом его якобы тупом молчании воистину патрицианскую благородную ненависть к дилетантству, позёрству и фальши. Дед был убеждён, что каждый должен быть на своём месте, где его «судьбина определила», как он выражался. Что сапожник должен шить сапоги, а пирожник пироги печь. Иоанна была, подобно ему, конём необъезженным, смело бросающимся на любое препятствие в фанатичной жажде испытать себя, самоутвердитъся или сломать шею. «Смогу ли?» — думала она и лезла под потолок прибивать с дедом огромный лист оргалита. Или училась резать стёкла, или оклеивала обоями неровные стены…

— Ровные-то любой дурак может, — поддразнивал дед, — А вот тут как ты вырежешь для розетки дырку, чтоб на место стала и шов сошёлся, а?

— Любимый город может спать спокойно… — пела Иоанна, найдя решение, и дед радовался с ней и за неё. Они были чудной парой, их бы пропустила любая космическая комиссия на какой-нибудь «Союз-12», как образец совместимости.