Дремучие двери. Том I

«Левко стал пристально вглядываться в лицо ей. Скоро и смело гналась она за вереницею и кидалась во все стороны, чтобы изловить свою жертву. Тут Левко стал замечать, что тело её не так светилось, как у прочих: внутри его виделось что-то чёрное. Вдруг раздался крик: ворон бросился на одну из вереницы, схватил её, и Левку почудилось, будто у неё выпустились когти и на лице её сверкнула злобная радость.

«Ведьма!» — сказал он, вдруг указав на неё пальцем и оборотившись к дому». «Внутри его виднелось что-то чёрное…» ИОСИФ любил Гоголя.

А ему… Как распознать их?

«Выйди от неё, народ мой».

Пока Иосифу удавалось держать своих охранников в узде — страна на деле исповедывала «узкий Путь» и шла по нему, порой сама того не ведая. И Господь был рядом, и благословлял, и хранил, и святой огонь горел в сердцах людей… Россия воскресала, возрождались души. Они строили государство без хищников, но князь тьмы со своей свитой знали своё дело, помня, что «рыба тухнет с головы». Номенклатура Иосифа, лучшие из лучших… Всё меньше огня оставалось в их сердцах, всё более притворства, лицемерия, жадности. Желания самим поживиться, не пасти народ, не спасать, а «резать и стричь». Всё чаще Иосиф замечал в их глазах хищные вампирьи огоньки, которые трусливо гасли, послушные взмаху его бича. Он периодически устраивал чистки во имя сохранения огромной своей империи, но волков становилось всё больше, без церковных таинств одолевала тёмная сторона в душах человеческих падшая природа, да и не было веры в бессмертие, ради которого стоило идти на жертвы. Потихоньку, а затем всё более наглея, они при случае старались урвать, оттянуть на себя жизненные соки, образуя своего рода раковые опухоли, разлагающие Целое.

Невозрождённый божественным огнём охранник так или иначе являлся потенциальным волком в овечьей шкуре, которую он жаждет при первом удобном случае скинуть и вцепиться в чьё-либо горло. И грезили втайне о Западе, где волки ходят свободно, ворочают миллионами, рекламируют содомский грех, а стадо пускают на шашлык…

К сожалению, приобщение народа к Евангельскому учению и церковным таинствам оборвалось, едва начавшись, со смертью Иосифа. Многое указывает на то, что в России после войны могло начаться настоящее религиозное возрождение — ИОСИФ никогда не боролся с Церковью, как Божиим Вселенским учреждением, он боролся с церковью социальной, с «реакционным духовенством», как он часто повторял, активно прежде вмешивавшимся в политику на стороне угнетателей. Для него разрушенное здание храма было не «Домом Божиим», а частью системы порабощения человека человеком, попирающей Замысел, противной его пониманию Евангелия. Для него, бывшего семинариста, а затем революционера, столкнувшегося лицом к лицу с оскорбляющим Бога религиозным и нравственным фарисейством, лицемерием, жестокосердием к «малым сим» — резко разделились в сознании храм, как обитель Бога, и церковь, как человеческое учреждение, часть «лежащего во зле» мира, часть машины» для угнетения человека человеком», отдающей Богово кесарю.

А интеллигентская элита тем временем призывала его «более солидно поставить дело пропаганды безбожия»./Горький. Письмо к Сталину/

Окончилась земная жизнь Иосифа, наследники — пастыри нерадивые сменяли друг друга, волки ещё какое-то время продолжали по инерции пасти и стеречь, следили друг за другом, боялись друг друга, натягивая усохшие, поеденные молью овечьи шкурки на отрастающие постепенно клыки и когти и разыгрывая умильные пасторали под свирель, завидуя своим собратьям из-за бугра, которые открыто исповедывали, что человек пришёл на землю, чтобы быть волком, выть по-волчьи, служить себе — волку, резать овец для себя, волка… А свободу понимая не как освобождение от служения Мамоне и дурных страстей, которому учила многовековая православная культура, а как свободу осуществлять свои волчьи права и не слушаться Бога.

«Осуждение церковью капиталистического режима, признание церковью правды социализма и трудового общества я считал бы великой правдой». /Н.Бердяев/

«Мы приветствовали бы создание второго фронта в Европе нашими союзниками. Но Вы знаете, что мы уже трижды получили отказ на наше предложение о создании второго фронта и не хотим нарываться на четвёртый отказ. Поэтому вы не должны ставить вопрос о втором фронте перед Рузвельтом. Подождём момента, когда, может быть, сами союзники поставят этот вопрос перед нами. /И. Сталин — Литвинову/

Свидетельствует У. Черчилль /Из беседы со Сталиным /:

«— Скажите мне, — спросил я, — на вас лично также тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?

Эта, тема сейчас же оживила маршала. — Ну нет, — сказал он, — политика коллективизации была страшной борьбой».

— Я так и думал, что вы считаете её тяжёлой, — сказал он, — ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей».