Дремучие двери. Том I

«Я считаю, сказал Сталин, — начальная фаза или первая ступень коммунизма практически начнётся тогда, когда мы начнём раздавать населению хлеб задаром». И вот, по-моему, Воронов спрашивает: «Товарищ Сталин, как же — задаром хлеб, это невозможное дело!» Сталин подвёл нас к окошку:

«Что там?» — «Река, товарищ Сталин». — «Вода». — «Вода». — А почему нет очереди за водой? Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас в государстве такое положение и с хлебом». Походил, походил и говорит: «Знаете что, если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году». И чтобы у нас у кого-нибудь тогда было сомнение. Боже упаси! Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен, и платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!» /Молотов — Чуеву /

«Сталин сам вёл большую работу с оборонными предприятиями, хорошо знал десятки директоров заводов, парторгов, главных инженеров, встречался с ними…

Потеря Смоленска была тяжело воспринята Сталиным. Он был вне себя. Мы, руководящие военные работники, испытали тогда всю тяжесть сталинского гнева.

Сталин внёс большой личный вклад в дело завоевания победы над фашистской Германией. Авторитет его был чрезвычайно велик…

Он умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела. Сам он был немногословен и многословия других не любил… Говорил тихо, свободно, только по существу вопроса. Был лаконичен, формулировал мысли ясно.

За долгие годы войны я убедился, что Сталин вовсе не был таким человеком, которому нельзя было ставить острые вопросы или спорить с ним, твердо отстаивая свою точку зрения.

Сталин во время беседы производил сильное впечатление. Лишённый позёрства, он подкупал собеседника простотой общения. Свободная манера разговора, природный аналитический ум, большая эрудиция и редкая память заставляли во время беседы с ним даже очень искушённых людей внутренне собраться и быть начеку.

Смеялся Сталин редко, а когда смеялся, то тихо, как будто про себя. Но юмор понимал и умел ценить остроумие и шутку. Писал, как правило, сам от руки. Читал много и был широко осведомлённым человеком в самых разнообразных областях знаний.

Заслуга Сталина состояла в том, что он быстро и правильно воспринимал советы военных специалистов, дополнял и развивал их и в обобщённом виде незамедлительно передавал в войска. Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим», /Маршал Г. К. Жуков/

«После Курской битвы стало ясно, что наш превосходный танк Т-34, равного которому по своим боевым качествам не было ни у врагов, ни у союзников, нуждается в более мощной пушке, чем 76-мм калибра. К декабрю 1943 года В. Г. Грабиным была отработана и изготовлена 85-мм танковая пушка с начальной скоростью полёта снаряда 800 метров в секунду. Сталин торопил нас с новым заказом. Нервничал он сам, его нервозность передавалась и нам…

Утром, часов в девять, мне позвонили с полигона и сообщили, что после окончания испытаний по одному из узлов противотанковых приспособлений орудия получены неудовлетворительные результаты, и поэтому пушка считается не выдержавшей испытаний и подлежит доработке.

…малоприятный факт утаивать от И. В. Сталина было нельзя. Сталин молча выслушал меня и, ничего не сказав положил трубку. Вечером в своём кабинете Верховный медленно прохаживался по комнате, останавливался против меня и, сурово глядя, грозил мне пальнем, вновь прохаживался, опять останавливался и снова грозил. Потом сказал:

— Это вам урок на будущее.

Д. Ф. Устинов счёл необходимым выехать на завод и сутками не выходил из цехов. Под его наблюдением на четвёртые сутки была готова очень сложная деталь пушки — стальная люлька, которая буквально за десятки часов прошла путь от «белков» /чертежей/ до отливки и окончательной отделки. Так создавалась эта пушка». /Маршал артиллерии Н. Д. Яковлев/

* * *

Всю ночь напролёт будут терзать её демоны, снова и снова прокручивая в воспалённом воображении адскую эту эротику, и она будет пить и пить из ядовитого сосуда, всё более пьянея разрушительной злобой. Это будет захватывающе-мучительно, как заглядывание в пропасть.

Зато следующий день она почти весь проспит на диком пляже, на брошенном на гальку халате. Плавала, жевала купленные у мальчишки-разносчика сливы, варёную кукурузу, и опять погружалась в сон, умудрившись сгореть даже в тени. И потом, уже в комнате Отарика, снова заснёт, предупредив хозяйку, что ей должны звонить, и злоба будет спать вместе с ней, уже как бы отделившаяся от неё, но принадлежащая ей, и она всё время будет чувствовать её грозную тяжесть, как спрятанный за пазухой револьвер.

Тётя Жанна, быстрей! Это он звонит! Он!..