Драмы больше нет

– Я хочу, чтобы ты просто был честен. Со мной, с собой, с людьми вокруг. А ты, Рома, можешь всё, но только не это.

Мы столкнулись взглядами, злились друг на друга, и молчали.

– Я всегда считал, – проговорил Федотов недовольным, скрипучим голосом после затянувшейся паузы, – что поступки говорят куда больше об отношении к человеку, чем слова. Разве не это ты мне говорила?

– Возможно. Если этими поступками не пытаются прикрыть своё бездействие.

– Всё, хватит. Хватит! Настя, тебе не кажется, что ты порой начинаешь заигрываться? Я, вообще, перестаю понимать, что ты мне говоришь. А тем более, чего хочешь! Что бы я ни делал – всё не так! Просто из принципа. Просто из противоречия. Из-за твоей злости на меня!

– Я не злюсь на тебя.

– А что ты ко мне чувствуешь? – Ромка смотрел на меня с откровенным ожиданием. А ещё с оттенком ехидства.

– То, что не должна чувствовать. К мужу сестры.

– Опять ты об этом!..

Я в такт ему наигранно всплеснула руками.

– Опять ничего не меняется! – Я вздохнула, потом поднялась с кресла. Постаралась говорить спокойно. – Рома, давай поговорим, как взрослые люди. – Буквально попросила.

Федотов согласно кивнул.

– Давай. – Произнес это таким тоном, явно намекая, что во мне взрослую, сознательную личность он не видит.

– Рома, мы с тобой расстались три года назад. Мы с тобой поговорили, мы с тобой пришли к единому мнению… – Я предупреждающе вскинула руку, заметив, что он собирается мне возразить. – И не надо мне говорить, что ты пошёл у меня на поводу. Это неправда. Просто в тот момент тебе было удобно, что я приняла такое решение. И даже то, что я уехала к матери, тебе тоже было удобно. Вспомни, сколько времени прошло, прежде, чем ты принялся меня уговаривать вернуться? – Я грустно улыбнулась. – Когда ты закончил все свои дела, когда смог показать себя в очередной раз порядочным семьянином, получить все выгоды, которые только смог, вот тогда ты вспомнил обо мне. Скажи, что это не так!

Ромка тут же решительно качнул головой. И заявил:

– Это не так.

Я усмехнулась.

– Я не сомневалась, что услышу именно это!

– Потому что ты не права. Котёнок, мы знакомы уйму лет, я отлично знаю тебя. И знаю, что когда ты злишься, когда ты начинаешь истерить, то тебя нужно оставить в покое.

– Ну, конечно! – не удержалась я от сарказма. – Зачем решать со мной проблемы, разговаривать со мной? Нужно просто оставить меня в покое! А ещё лучше – отправить к маме. Или ещё куда-нибудь подальше, на какой-нибудь тренинг или шопинг. Чтобы не доставала своими глупостями!

– Я никогда не называл тебя глупой! – прогремел он.

Я предостерегающе ткнула в него пальцем.

– Я не буду снова выяснять это. Не буду разговаривать о том, как ты обо мне думаешь или не думаешь! Потому что дело не в этом, дело всегда не в этом, но ты упорно меня к этой теме возвращаешь.

– А в чем тогда дело?

– В банальных вещах, Рома. В моём тупом желании быть, как все. – На глаза навернулись предательские слёзы, и я поспешила отвернуться от Федотова. Я отвернулась, закинула голову назад, в надежде, что слёзы не прольются. Вздохнула, получилось с надрывом. И пожаловалась. Не конкретно Ромке, а просто пожаловалась вслух: – Почему у меня не может быть нормальной жизни? Нормального мужчины рядом, семьи, дома… Почему я вечно должна от кого-то прятаться, врать? Я просто хочу жить, любить. Я детей хочу! – Получилось отчаянно, и слёзы всё-таки потекли, но я всё равно к Федотову обернулась, посмотрела на него. – А ты ничего из этого мне дать не можешь, – сказала я ему. Впервые это сказала. Обвела рукой стены комнаты. – Ты можешь дать мне всё вот это – дома, деньги, дорогие шмотки. А банальных вещей – семьи и детей, просто честности, Рома, ты дать мне не можешь.

Ромка отвернулся от меня, сунул руки в карманы джинсов и обиженно молчал. Я даже слышала, как он дышит, недовольно. Смотрела на его напряжённую спину, и понимала, что мне от отчаяния хочется кричать. Когда я раздумывала, представляла, как однажды ему это скажу, у меня была надежда, что мои слова всё изменят. Что Федотов вдруг очнется, поймет, что хочет окунуться в банальность со мной, и наша жизнь изменится. Надежда была, но она тлела. А сейчас, наблюдая за ним, я понимала, что эта надежда именно в эти минуты и умирает.

Я с трудом сглотнула, тон убавила, но всё же решила договорить.

– И ты, знаешь, ты не можешь этого мне дать не потому, что не можешь по каким-то причинам. А потому что не хочешь. Потому что тебе неудобно, – я едва ли не выплюнула это слово. Решила повторить: – Тебе, милый мой, неудобно. Построить этот дом и спрятать меня здесь, и бывать наездами, продолжая жить своей жизнью – вот это тебе удобно. Улыбаться в камеры и держать мою сестру под руку – тебе удобно. Зарабатывать деньги, неся, как флаг фамилию моего отца – тебе удобно. А быть честным человеком – нет. – Я пожала плечами. – Это твоё решение. Но ты не имеешь права меня в это вмешивать, и ждать, что я буду смиренно ожидать твоего появления в этом доме, в квартире в Москве или ещё где-то.

Федотов обернулся ко мне, смотрел исподлобья и с претензией.