Драма девяносто третьего года. Часть первая

Будьте покойны, мы еще поговорим о Марате, этой сильной личности, этом революционном деятеле, который на протяжении четырех лет своего демагогического царствования не желал вступать в союз ни с одним человеком, ни с одним принципом и в ответ на предложение Камиля Демулена и Фрерона слить воедино газеты «Друг народа» и «Трибуну патриотов» заявил:

— Орел всегда один, это индюки сбиваются в стаи.

Однако его черед еще не настал, и вначале нам следует вернуться к Национальному собранию.

Итак, когда король покинул Версаль, Национальное собрание стало готовиться к тому, чтобы последовать за ним.

Восьмого октября депутаты отправляют в Париж депутацию, чтобы выбрать для своих заседаний временное помещение, в ожидании, когда манеж Тюильри, выделенный для Национального собрания, будет готов принять его.

Депутация выбирает в качестве такого временного помещения зал архиепископства.

Тем временем Национальное собрание ведет борьбу со словами.

Своим указом оно заменяет титул «король Франции и Наварры» титулом «король французов».

Оно запрещает использовать в королевских указах формулы «в нашей премудрости и нашем всемогуществе» и «поскольку такова наша воля» и принимает решение, что вместо них будет использоваться формула: «Людовик, король французов по милости Божьей и согласно конституционному закону государства».

Затем, уже 19 октября, оно располагается в зале архиепископства, настолько депутаты спешили оказаться вблизи своего короля, а точнее, надзирать за своим пленником.

С этого времени начинается агония «фаворита без заслуг», как называют Версаль. Версаль жил за счет королевской власти, и, когда королевская власть бросает его, он чахнет. Планета увлекает за собой все свои спутники, придворные отдаляются от Версаля, богатые семьи покидают его, и даже мадемуазель де Монтансье, директриса театра, объявляет себя, подобно Национальному собранию, неотделимым от его величества и сопровождает его величество в Париж.

Так что в Париже, как видим, водворяются две власти: король в своем дворце и Национальное собрание в архиепископстве; обе имеют собственную охрану.

Упомянем здесь события, произошедшие между 19 октября, днем, когда Национальное собрания разместилось в архиепископстве, и 9 ноября, днем, когда оно обосновалось в манеже Тюильри.

Возвращения булочника, булочницы, пекаренка и шестидесяти возов муки, следовавших за ними, было, разумеется, недостаточно для того, чтобы устранить голод; у дверей булочников скапливались огромные толпы, но что-либо предпринять против них не представлялось возможным, поскольку право собраний было освящено Декларацией прав человека.

И потому уже 14 октября Мирабо, находясь в сношениях с королевским двором, на сторону которого ему предстояло позднее перейти, предложил принять закон о военном положении; однако этот закон серьезно посягал на дух Революции, и Национальное собрание не решилось одобрить его.

Однако двор крайне нуждался в том, чтобы закон о военном положении был принят.

Ну и кого же следует считать зачинщиками события, заставившего принять этот закон? Утверждать что-либо определенное здесь нельзя, и следует предоставить читателю возможность самостоятельно составить себе мнение, напомнив ему, однако, аксиому юриспруденции: «Обвинять в преступлении нужно того, кому оно выгодно».

В любом случае факты таковы.

Утром 21 октября булочник по имени Дени Франсуа, двадцати восьми лет от роду, полтора года состоящий в браке и проживающий на улице Марше-Палю в округе Нотр-Дам, уже распродал шестую выпечку хлеба и взялся за седьмую, как вдруг какая-то женщина, которой еще не удалось купить хлеба, попросила разрешения осмотреть лавку, чтобы увидеть, не припрятан ли там хлеб.

Франсуа, полагая, что ему нечего опасаться, впустил ее и позволил ей заняться поисками. К несчастью, в одном из шкафов она обнаружила три черствых буханки по четыре фунта каждая, которые оставили себе подмастерья.

Она берет одну буханку, выходит на улицу и подстрекает народ, заявляя, что булочник спрятал часть выпечки.

Народ тотчас же сметает слабую охрану, поставленную полицией у дверей Франсуа, равно как и у дверей всех прочих булочников.

В лавке, помимо трех черствых буханок, обнаруживают десять дюжин свежих хлебцев, предназначенных для депутатов Национального собрания, заседающих в архиепископстве, то есть всего лишь в нескольких шагах от улицы Марше-Палю.

Тотчас же слышится крик:

— Булочника на фонарь!

Этот страшный крик и раньше уже звучал на улицах Парижа.

Несчастный булочник понимает, какая опасность ему угрожает; он просит, чтобы его отвели к начальству округа, но беднягу не слушают и хотят отволочь его на Гревскую площадь; тем временем прибегают комиссары округа, и булочника отводят в полицейскую управу.