Дракула

— Вы почуяли ловушку, nicht wahr[4]? Потому-то я и взял две машины охраны, проверенных телохранителей. На этот самый случай. Хотя и сомневаюсь, что кто-нибудь в Трансильвании решится расставлять ловушку мне — или любым нашим соотечественникам.

Машины замедлили ход. Генерал и капитан склонились вперед. Передняя машина въезжала в широкие крепостные ворота. На фоне россыпи звезд возвышался силуэт огромного черного здания с зубчатыми башнями.

— Кажется, мы на месте, — рискнул заметить капитан Плесснер.

— Хорошо. Пройдите к передней машине. Когда подъедут все, расставьте охрану.

Приказ исполнили без промедления. Шестнадцать бравых пехотинцев были вооружены винтовками, гранатами и автоматами. Фон Грюнн вышел в холодную ночь, и ординарец Кранц принялся выгружать багаж.

— Естественная крепость, удаленная и удобная для любой обороны, кроме атаки авиации, — объявил генерал, разглядывая в монокль верхние укрепления. — Проведем подробный осмотр. Unteroffizer[5]! — гаркнул он, и начальник охраны вытянулся перед ним по стойке «смирно». — Шестеро будут сопровождать меня внутрь. Остальных разместите во дворе, распределите вахты на всю ночь. Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — отрывисто откликнулся унтер-офицер.

Фон Грюнн улыбнулся, глядя, как подчиненный бросился исполнять приказание. Даже для закаленных солдат ночлег под открытым небом не особенно приятен. Тем лучше: фон Грюнн считал, что солдат надо держать в черном теле, а его эскорт основательно размяк со времени войны во Фландрии.

Он направился к подобию вестибюля из массивного грубого камня, выдающегося из стены замка. Там уже стоял Плесснер, разглядывая обитую железом толстую дверь.

— Заперто, herr General[6], — доложил он. — Ни кнопки, ни замка, ни звонка, ни дверного молотка…

Он не договорил, потому что дверь со скрипом отворилась внутрь, и из-за нее хлынул желтый свет.

На пороге стоял человек в черном, высокий, как сам фон Грюнн, но более худой, чем даже Плесснер. Бледное острое лицо и блестящие глаза обратились к ним в свете серебряной масляной лампы без стекол.

— Добро пожаловать, генерал фон Грюнн, — произнес державший лампу. — Вас ожидали.

Он хорошо говорил по-немецки и держался почтительно. Широкая ладонь фон Грюнна нырнула в карман плаща, где всегда лежал большой автоматический пистолет.

— Кто предупредил вас о нашем приезде? — резко спросил генерал.

Луч лампы отскочил голубоватыми искрами от гладких и редких черных волос, когда тощий мужчина склонился в поклоне:

— Кто мог бы не узнать генерала фон Грюнна или усомниться, что он выберет это вместительное, скрытно расположенное строение под новую штаб-квартиру?

Должно быть, тот услужливый осел, мэр Бистрицы, послал этого парня вперед, чтобы подготовить помещение… Но едва фон Грюнн успел додумать эту мысль, человек выдал другую версию:

— Я занимаю этот замок — уже много лет. Ваш приезд — честь для нас. Генерал войдет?

Он отступил назад. Плесснер вошел первым, за ним фон Грюнн. В вестибюле было тепло.

— Сюда, ваше превосходительство, — сказал человек с лампой (про себя фон Грюнн решил называть его дворецким).

Он провел их по каменному полу коридора. За генералом грозно топала его охрана. Поднявшись по широкой винтовой лестнице, они попали в торжественный зал, где грел камин и стол был накрыт к ужину.

Все это выглядело очень заманчиво, но фон Грюнн не был бы самим собой, если бы признал это. Он просто кивнул и позволил капитану Плесснеру снять с него плащ. Тем временем дворецкий показывал навьюченному багажом Кранцу вход в восьмиугольную спальню.

— Возьмите этих шестерых, — обратился фон Грюнн к Плесснеру, указывая на солдат сопровождения, — и обойдите замок. Составьте план каждого этажа. Вернитесь и доложите. Хайль Гитлер.

— Хайль Гитлер.

Плесснер увел солдат. Фон Грюнн повернулся широкой спиной к огню. Кранц хлопотал в спальне, раскладывая вещи. Дворецкий вернулся.

— Позволит ли herr General услужить ему? — шелковым голосом вопросил он.

Фон Грюнн оглядел стол и едва удержался, чтобы не облизнуть толстые губы. Там были большие ломти ростбифа, куропатка, сыр, салат и бутыли вина — сам Кранц не мог бы угодить ему лучше. Фон Грюнн уже направился к столу, но спохватился. Здесь Трансильвания. Туземцы, при всей наружной угодливости, боятся солдат Рейха и ненавидят их. Не отравлены ли все эти лакомства?

— Уберите все, — сурово приказал он. — У меня своя провизия. Свой ужин можете съесть сами.

Новый поклон.

— Herr General слишком добр, но я ужинаю в полночь — ее не долго ждать. Сейчас я все уберу. Ваш человек доставит то, что вам по вкусу.

Он принялся убирать тарелки. Наблюдая, как он склоняется над столом, фон Грюнн отметил, что вряд ли видел у кого-либо такие узкие плечи — сутулые, как загривок гиены, намекающие на затаенную и готовую развернуться силу. Фон Грюнну пришлось напомнить себе, что он не нервничает и не боится. Дворецкий — чужак, представитель какого-то славянского племени. Фон Грюнну надлежало презирать ему подобных.

— А теперь, — сказал он, когда все было убрано, — идите в спальню и скажите моему ординарцу… — Он осекся. — Что это?