Драконов бастард

Оставив Забияку и Жнеца позади, чтобы они окончательно не испортились под сенью божественной благодати, Тобиус пошел по мосту Двенадцати праведников над водами широкой реки, минуя постаменты мужчин и женщин, чьи благостные поступки были описаны на страницах церковных учебников и в «Житиях святых». С каждым шагом он все яснее ощущал душную тяжесть, давящую на плечи, затмевающую ясность мыслей и сжимающую грудь стальными пальцами. Святость, которой был окутан Храмовый остров, заставляла магов держаться подальше от этого места.

Тобиус ступил на святую землю, в обитель веры, и направился по узким улочкам, принадлежащим Церкви, к величественной громаде соборного храма Ордерзее, подбоченившегося контрфорсами и ощетинившегося острыми пиками башен. В полумраке, совсем один, он пересек площадь под строгими взорами ангелов, украшавших фасад, и постучал в огромные двери Тамплор-касидралле-да-Ордерзее. В створке открылось маленькое окошко.

— Кто пришел к дому Господа-Кузнеца в неурочный час? Кому не спится в ночи?

— Я Тобиус Моль, магистр…

— Не знаем таких! — резко оборвал его привратник и закрыл окошко.

Пришлось стучать второй раз.

— Кто пришел к дому Господа-Кузнеца в неурочный час? Кому не спится в ночи?

— Грешник Тобиус пришел покаяться.

Окошко закрылось, а створка, наоборот, приоткрылась.

— Входи, — сказал голос, — для кающихся двери храма открыты всегда.

Тобиус вошел под величественный свод, и на плечи его уже всем весом рухнула невидимая гора. Концентрация святой силы в стенах собора могла бы и архимага превратить в бессильного смертного.

— Ступай к алтарю, — посоветовал привратник из густого полумрака у дверей.

Пройдя мимо рядов длинных скамей и чуточку привыкнув к тяжести, Тобиус опустился перед алтарем на колени и прочитал короткое молитвенное четверостишие. Со стен на него взирали образы святых апостолов, мучеников и ангелов, а с самого алтаря смотрела статуя белого камня, изображавшая мужчину с длинными вьющимися волосами, бородой и усами. Он был почти наг, его стопы, голени и бедра охватывали лепестки запечатленного в камне огня, а могучей рукой он воздел огромный золотой молот, украшенный самоцветами. Молотодержец, сын Господа-Кузнеца, проповедовавший в землях Сайнайского царства и принявший смерть на костре во спасение душ человеческих.

— С чем пришел ты в храм, сын мой? — услышал волшебник мягкий голос у себя за спиной.

— Я грешен, отец.

— Как и все мы. Но какой грех ложится черной сажей на твою душу сейчас?

— Убийство человека.

— Вот как… — Голос незримого клирика не потерял мягкости, но в нем проскользнула горечь. — Поведай мне.

— Я помогал добрым братьям выследить злокозненного малефикарума, убивавшего людей и творившего над ними ужасное. Мы нашли его логово, а потом едва не упустили. Я догнал его, навязал бой, он призвал себе в помощь силы из самого Пекла. Тогда я убил его.

Тобиус не оборачивался, а священник ничего не говорил.

— И ты скорбишь по нем? — спросил он наконец.

— Нет, отец, я думаю, что ему давно пора было встретиться со своими мерзкими покровителями, и мне нисколько не жаль его жизни.

— Но?

— Но убивать людей — великий грех. Господь учит нас: «Не отнимай того, чего не в силах подарить». Также нет суда промеж людей, который может решать, чью жизнь пресекать, ибо она одна, и она выше нашего понимания.

— Но люди постоянно грешат этим. Убийство за убийство. И многие мнят, что их руку направляет Господь. Многие из них верят, что творят божий суд.

— Но братья Петра действительно творят Его суд. Ведь так?

— Они младшие подмастерья Его, оберегающие души наши от ржавчины и изъяна. Ответь, сын, думаешь ли ты, что сотворил благое дело?

— Я знаю это.

— И веришь, что руку твою направил Господь?

— Нет.

— Почему?

— Он не направляет убийц. Он любит всех нас одинаково. Даже когда мы ужасаем Его своими деяниями. А если же мы гневим Его настолько, что Он уже не в силах терпеть наши мерзкие дела, кара приходит свыше. Это мы решаем, что принимать, а что отторгать, что приемлемо, а что недопустимо. О своей правоте или неправоте мы узнаем, лишь переступив порог смерти, подле Небесного Горна.

— Твои слова выдают в тебе мудреца, сын мой. К чему же ты пришел, думая об этом?

— Я совершил грех, убив человека. Но я совершил благое деяние, защитив от него многих других людей. Мне не жаль его, и я бы поступил так вновь. Но мне стыдно за это, и в душе нет покоя. Отец, я совершил хороший поступок или плохой?

— Плохой, безусловно. Но этот твой поступок принесет добро многим. А угрызения совести говорят о тебе как о хорошем человеке, чья душа не охвачена мраком.

— Они — моя плата за добро для многих, и за свои деяния я отвечу перед Ним, когда придет мой час.

— Да. Все мы ответим. Отпустить тебе грехи?

— Нет. — Тобиус поднялся с колен, опираясь на посох. — Я не верю, что человек, даже служитель Его, может прощать грехи грешникам. Благодарю вас, святой отец.

— Иди с миром, дитя, и да благословит тебя Господь-Кузнец.