Драгоценный камень

Мне хочется спросить вас: выпадало ли вам когда-нибудь счастье проехаться на волах? Да еще вечером! Нет? Жалко. Может быть, вы предпочитаете легковую машину? Ваше дело. А я думаю, что нет ничего приятнее, чем вытянуться на телеге, смотреть, как мерцают на небе звезды, и слушать, как колеса тихо-тихо, еле слышно поскрипывают по мягкой проселочной дороге.

Так я жил когда-то.

Быть может, вы скажете, что я отвлекаюсь, что я забываю о главном — об этой странной берилловой истории? Будьте спокойны, я не забыл о берилле. Я скоро снова вернусь к главной нити повествования, но прежде мне хочется представить вам еще двух действующих лиц. Они играют важную роль в дальнейшем развитии событий, хотя и не становятся первостепенными, главными героями.

Итак, мои каникулярные дни текли мирно, и ничего особенного в моей жизни не происходило. Ничего особенного — пока однажды утром я не сделал чудесного открытия. И, как это всегда бывает с великими открытиями, истина явилась во всем своем блеске неожиданно и совсем просто, без долгих предисловий и лирических введений.

Я шел к дровяному сараю, чтоб наколоть дров, и вдруг услышал, что кто-то из соседей достает воду. Я догадался об этом по резкому скрипу ворота. Бай Димо был вдовец, жил одиноко, и в его доме все скрипело — некому было смазать дегтем даже ворот у колодца. Я давно собирался сделать это для соседа, но все не хватало времени. Услышав, что кто-то вытягивает цепь, я заглянул через плетень. Просто так, без особого любопытства. Бай Димо был человек суровый — мне и в голову не приходило с ним заговаривать. Но я все же заглянул.

У колодца стоял не бай Димо. Воду доставала его дочь Теменужка. У него была только одна дочь.

Я, конечно, знал Теменужку, мы ведь с ней соседи. Она была на год моложе меня. Девочка как девочка. Тетка мне говорила, что отец записал ее в земледельческое училище. Ну что ж, пусть учится в земледельческом училище — хозяйству нужны подготовленные специалисты, не так ли?

Но у меня были свои заботы, и я ее не замечал. Да и к агротехнике я никогда не испытывал особого влечения. Я вам уже рассказывал, что я плохо переношу запах горючего.

Отец мой часто употребляет слово «совокупность». Я тоже люблю это слово. Так вот, по совокупности всех этих причин я не обращал внимания на Теменужку.

Но в тот миг, когда я увидел ее через плетень, совокупность обратилась в пустой звук, и все мое внимание, как птичка, вырвавшаяся из клетки, устремилось к девушке. Девушка стояла у колодца; солнце, только что поднявшееся над персиковым деревом, освещало ее светло-русые волосы, и они блестели, как шелковая пряжа, сияли в мягких утренних лучах, словно посыпанные каким-то золотым порошком.

Видно было, что она только что встала — по рубашке, смявшейся около шеи, по ситцевой юбчонке, из которой она давно уже выросла. Теменужка показалась мне тоненькой-тоненькой, а кожа на коленях у нее была молочно-белая, как будто на загорелые икры она надела чистые, не знавшие прикосновений белые наколенники.

Я смотрел на нее и знал, что это Теменужка, но мне казалось, что я вижу ее в первый раз. Я забыл, что собирался колоть дрова, даже не чувствовал тяжести топора, который я держал в руках. И как тогда, когда я стоял наверху, на холме, и смотрел вдаль, а что-то пело у меня в душе, так и теперь в ушах у меня зазвенела радостная песня, все вокруг запело, зазвучало, а я только радовался — так мне было хорошо.

Но это продолжалось какой-то миг. Она, должно быть, почувствовала мой взгляд, повернулась ко мне, и глаза ее встретились с моими. Я и теперь думаю, что у женщин в каждой клетке спрятано по глазу, хитрому, наблюдательному глазу. Она слегка кивнула мне и снова занялась цепью — колодец у них был глубокий, и надо было долго вертеть ручку, чтобы вытащить ведро. Почему только он не был бездонным, этот колодец? Тогда бы я насмотрелся на нее досыта.

— Помочь тебе? — спросил я. Колючий плетень доходил мне до шеи, но я ловко вскарабкался на него и, честное слово, никаких колючек не заметил.

Она покачала головой.

— Я и сама наберу.

Еще одно усилие, и я оказался бы по ту сторону плетня.

— Не нужно, — повторила она. — Мне не впервой, — и она засмеялась.

Я замолчал, но продолжал висеть на плетне, как пришитый.

— Знаешь, — сказала она и наклонилась, чтобы наполнить ведро, — папа купил мне двух коз. Я завтра начну их пасти. Хочешь посмотреть на козочек? Обе беленькие.

Она выпрямилась и снова посмотрела мне в глаза.

— Папа забыл спросить, как их зовут. Придется теперь мне их окрестить.

— Сейчас приду, — не удержался я.

— Нет, приходи немножко позже, — сказала она и улыбнулась. — Я сначала отнесу ведро. Папа ждет, ему умываться. Я дам ему полотенце и свистну тебе.

Я подождал несколько минут, и она действительно мне свистнула. Я соскочил с плетня и подбежал к их дому.

Бай Димо, раскрасневшись от холодной воды, опускал закатанные рукава рубашки.

— Смотри-ка, горожане тоже умеют через плетни сигать! — улыбнулся он. И протянул мне огромную, тяжелую руку. — Ну, заходи, заходи, милости просим.