Драгоценный камень

– Я все боюсь, как бы вертолет не врезался в землю, – сказала Слоун.

Дасти покачала головой:

– Эти ребята знают свое дело.

– А не проще ли просто перенести матч на сутки?

Дасти помолчала, понимая, что Слоун беспокоят не вертолеты.

– Слоун, не тревожься за Джорди. Он занимается этим уже много лет и играл в более неблагоприятных условиях. Даже не представляешь, в каких.

– Ошибаешься, Дасти, представить себе я могу очень многое. Я уже такого напредставляла, что лучше не говорить. Как Джордан падает на поле и его топчут лошади, он пытается увернуться, а в это время…

– Не надо! – Дасти коснулась руки Слоун. – Не позволяй этим своим «а что, если…» сводить себя с ума. Я знаю, чем это может кончиться. Моя мать имела обыкновение ездить с отцом, и это окончательно расшатало ей нервную систему. Папа падал много раз, а сколько у него было переломов! Так вот, каждое падение отца отзывалось в ее ушах звоном погребального колокола. Когда папа падал или с кем-то сталкивался, она устраивала истерики. Потом, после тяжелого сердечного приступа, доктора запретили ей посещать матчи.

– Она вообще больше не ходила на матчи?

Дасти покачала головой:

– Нет, не ходила. И вряд ли от этого страдает. Мне кажется, эти посещения никогда не доставляли ей особого удовольствия.

– Ей не нравится поло?

– Ей не нравится риск, с которым связана эта игра.

– Мне знакомо это чувство, – печально призналась Слоун.

«А игра с каждым днем становится все рискованней и рискованней. Травмы на поле и другие происшествия в последнее время участились, и вряд ли это можно считать случайным. – Слоун посмотрела в сторону тента, под которым собрались игроки. – Они действительно Всадники Апокалипсиса. Катастрофы и смерть сопровождают их повсюду. Когда же наступит развязка?»

Несмотря на плохое состояние поля, игра прошла в быстром темпе и очень интенсивно. Команда Джордана выиграла с минимальным перевесом – 12:11. Победу он отмечать не пошел, предпочтя провести вечер со Слоун. Они поужинали в креольском ресторане «Ла Луизиана», после чего прогулялись. А посмотреть в Сан-Антонио было на что. В этом городе переплелись испано-американские корни. Куда ни повернись, здесь повсюду исторические памятники. От Аламо, испанской католической миссии-крепости, места героической обороны техасских повстанцев во время борьбы за независимость, путь ведет к Пасео дель Рио, где можно сесть на водный велосипед, подняться вверх по реке и увидеть Ла-Вильиту, испанский город XVIII века, который сейчас находится в самом центре Сан-Антонио.

– Ты что-то молчишь сегодня все время, – заметил Джордан. – Как себя чувствуешь?

– Почему ты постоянно об этом спрашиваешь?

– Потому что ты бледная. И это, конечно же, беспокоит.

– Не беспокойся. – Слоун нежно поцеловала его в щеку. – Со мной все в порядке. И чувствую я себя прекрасно. Клянусь!

Джордан бросил на нее взгляд.

– Извини, дорогая, но ты не умеешь притворяться. Это у тебя не очень хорошо получается.

– В таком случае, – улыбнулась Слоун, – давай поскорее вернемся в отель, где я докажу тебе это.

В полночь Гейвин Хиллер говорил по телефону со своими людьми в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Он разражался длинными тирадами, разносил их, бушевал и орал, но все безрезультатно. Он кричал очень громко, ничуть не задумываясь о том, что может разбудить жену. Правда, Надин приняла накануне сильное снотворное.

– Мэтисон, я больше не желаю слышать твои чертовы оправдания! – рычал Хиллер в трубку. – Я плачу тебе за результаты, и мне не терпится увидеть их, и побыстрее!.. Нет, так дело не пойдет. Это не совсем то… нет. Ты знаешь, чего именно я от тебя ожидаю! Так вот, иди и сделай или пиши заявление об уходе!

Швырнув трубку, Хиллер пригладил свои редкие волосы.

К сожалению, времени остается очень мало.

* * *

– Ты и сейчас считаешь, что я должна лечь в больницу? – спросила Слоун, гладя грудь Джордана кончиками пальцев.

Он улыбнулся ей в темноте и натянул на них одеяло.

– Значит, ты всего-навсего пыталась мне что-то доказать? – Он притворился обиженным.

– Тебе лучше знать, что я пыталась. – Она обвела указательным пальцем контуры его губ, затем поцеловала подбородок.

– У-у-у… хм-м… – Джордан погладил ее волосы. – Иногда, любовь моя, мне кажется, что я совсем не знаю тебя.

– Думаю, – возразила Слоун, – ты единственный, кто знает меня по-настоящему.

– Порой я серьезно сомневаюсь в этом.

– Откуда у тебя такие мысли? – удивилась Слоун.

– Хм… Эти мысли возникают, когда я… когда я отчетливо ощущаю, что где-то внутри тебя есть тайник, куда ты никому не позволяешь проникнуть. И мне, разумеется, тоже.

– И все потому, что я не рассказываю тебе о своем детстве?

– Не только. Но и это, конечно, тоже…

– В моем детстве, Джорди, – прервала его Слоун, – не было ничего такого, чем я могла бы похвастаться. Оно не было счастливым, и я уже много лет пытаюсь забыть его.

– Но даже несчастливое детство иногда вспоминают с радостью.

– Сейчас мне не удается припомнить ничего приятного. – Слоун прижалась к нему. – Знаешь, Филлипс, это так чертовски тоскливо! Давай поговорим о чем-нибудь еще.

– О чем, например?