Драгоценности солнца

Я бежала сюда. И здесь чувствую себя настоящей. Чувствую, что здесь я больше дома, чем в нашем с Уильямом доме, или в квартире, куда переехала, после того, как он устал от меня. Даже больше дома, чем в студенческой аудитории.

Боже, Боже, как же я ненавидела эти учебные классы. Почему никогда не могла признаться себе в этом, просто громко сказать вслух? Я не хочу больше этим заниматься, не хочу быть частью этого. Мне нужно другое. Именно, что-нибудь другое.

Как я стала такой трусихой, и что еще хуже, вызывающим жалость сухарем? Почему даже сейчас, когда мне не перед кем отвечать, кроме себя самой, я сомневаюсь в своей работе, когда она приносит мне такое удовольствие и удовлетворение? Разве не могу эти несколько месяцев побаловать себя чем-нибудь приносящим удовольствие, а не пользу.

Если это терапия, то мне пора уже начать ее. Вреда она не причинит. Я думаю, я надеюсь, что такое лечение принесет мне что-нибудь да хорошее. Мне нравится писать. Я чувствую привязанность к писательскому труду. Может, в данных обстоятельствах это звучит немного странно, но в самую точку. Меня привлекает процесс писательства, его тайна, то, как слова на странице складываются в образ, смысл, звук.

Когда я вижу написанные мною слова, меня охватывает дрожь. В осознании того, что это написала я есть волшебное чувство собственного достоинства.

Что-то во мне страшится, так как это невероятно волнующе. А большую часть своей жизни я отворачивалась, пряталась ото всего, что могло испугать. Даже если и вызывало восторг.

Хочу снова почувствовать себя значимой. Мне безумно нужно признание. И кроме всего, я получаю потрясающее удовольствие от волшебства. И сейчас по мне словно проехали трактором, а кто – неважно И я ощущаю, что блеск волшебства, все еще здесь, внутри меня. И это сияние дает мне возможность писать, пусть и скрывая от всех., что я хочу верить в легенды, мифы, в эльфов и привидения. Что в этом плохого? Мне ничего не угрожает.

Нет, думала Джуд, откидываясь на спинку стула и складывая руки на колени, это абсолютно безвредно, и пробуждает любопытство. Сколько времени уже прошло с тех пор, когда она последний раз позволяла себе проявить любопытство?

Тяжело вздохнув, Джуд закрыла глаза, и все что она чувствовала — так это сладость спокойствия:

— Как я рада, что приехала сюда, — произнесла она громко.

Джуд поднялась и посмотрела в окно, довольная, что справилась с отчаянием, погрузившись в работу. Дни и ночи, проведенные здесь, приглушили нарастающую внутри нее бурю. Как дороги ей были эти маленькие моменты радости. Она отвернулась от окна, мечтая о воздухе и пространстве, где бы обдумала все остальные аспекты ее новой жизни.

В ее мыслях был Эйдан Галлахер. Восхитительный, местами экзотичный, необъяснимым образом заинтересованный в основательной, трезвомыслящей Джуд Ф. Мюррей. Вот и говорите о волшебстве.

Возможно, время, проведенное с Эйданом и не было таким спокойным, признала она, хотя Джуд прилагала все усилия, и они никогда не оставались наедине. Но присутствие других людей не мешало ему флиртовать с ней, позволять себе те самые долгие взгляды, о которых он говорил, или ленивые, незаметные улыбки, легкие прикосновения к ее рукам, волосам, лицу.

Что в этом было плохого? — таким вопросом задавалась Джуд, когда шла с букетом цветов на вершину холма к могиле Мод. Каждая женщина имеет право на флирт. Может она, в отличии от цветов в ее руках, цветет позднее. Но все-таки, лучше поздно, чем никогда.

Ах, как она хотела расцвести. Мысль об этом была такой волнующей, такой захватывающей и пугающей, как мысль о том, чтобы писать. Разве не прекрасно обнаружить, что ей нравится, когда с ней флиртуют, когда на нее смотрят так, словно она красивая и желанная? Господи, если она останется в Ирландии на все шесть месяцев, то, когда вернется в Чикаго, ей же будет тридцать лет – самое лучшее время, чтобы почувствовать себя привлекательной.

Ее муж никогда с ней не флиртовал. И если ее не обманывает память, то самым лучшим комплиментом по поводу того, как она выглядит, была фраза, что выглядит она довольно мило.

— Женщина не хочет слышать, что она мило выглядит, — бормотала Джуд, садясь рядом с могилой Мод. — Она хочет слышать, что прекрасна, сексуальна. Что выглядит сногсшибательно. И неважно, даже если это неправда. — Она вздохнула и положила цветы у надгробного камня. — Потому что в тот момент, когда эти слова произносятся, и женщина их слышит — это самая, что ни на есть, правда.

— Тогда могу ли я сказать, что ты прекрасна, как цветы, которые ты принесла в этот чудесный день, Джуд Франциска?

Джуд подняла голову и уперлась взглядом в дерзкие голубые глаза человека, которого уже встречала раньше на этом же самом месте. Глаза, смущенно подумала она, которые так часто виделись ей во сне.

— Вы так тихо ходите.

— Это место предназначено для негромких шагов, — он присел на мягкую траву и цветы, украшавшие могилу Мод, что оказалась между ними.

Вода в древнем колодце словно шептала языческую песенку.

— И как ты поживаешь в доме на Холме Фей?

— Замечательно. А у вас здесь семья?