Драгоценности Парижа (СИ)

Глава четвертая

На дне ларца белела грамотка, развернув ее, Дарган увидел, что она написана на русском языке. Прочитал по слогам: «Хранить и передавать по наследству. От Новогородского боярина Скарги род столбового дворянина князя Скаргина. Одна тысяча пятьсот тридцать шестой год от рождества Христова». Казак перевел взгляд на драгоценности, в голове промелькнула мысль, что хозяин подворья принимал участие в войне и привез богатство из России, или дворянскую вотчину в Великом Новгороде пограбили его соплеменники. А может, кто из русских мздоимцев сам заложил сокровища за мелочную услугу, пропил, в конце концов. Но что ларец имеет происхождение русское, сомнений быть не могло по одной причине — такие ларцы с дубовыми крышками выдалбливали только мастера из России. А что в его содержимом свое и что наносное — иноземное, видно с первого взгляда, чужое можно и на продажу пустить.

Отобрав золотые монеты с иностранными буквами и гербами, Дарган упаковал их в кусок кожи, отложил сверток в сторону. Он осознавал, что на родине с такими богатствами податься будет не к кому, разве что, как верно подметил Гонтарь, в шинок или в лавку с нехитрым товаром, зато к хитрым армяну или жиду. А те посмотрят, сколько за них отвалить. Отдавать же добычу за бесценок он не горел желанием. Затем вытащил голубиное яйцо в серебряной скорлупе, долго не мог оторвать взгляда от темно–синего света, исходящего из глубины странного камня. Этот свет завораживал, он манил к себе, одновременно успокаивая и как бы добавляя силы. Подумав, казак не стал помещать необычное изделие снова в ларец, а пристроил подле себя. +

Покончив с ларцом, Дарган вытащил несколько перетянутых нитками из свиных жил кожаных свертков. Когда развернул, снова не нашел слов, чтобы унять радость. В одном оказались золотые, с чеканкой по бокам ввиде коней со всадниками, кубки. Их было два, но с одного взгляда стало ясно, что пили из кубков лишь цари во дворцах. Во втором свертке лежали золотые ложки с вилками с вензелями на черенках. А в третьем под пламенем костра заискрились гранями уложенные друг на друга толстые золотые цепочки с медальонами, с драгоценными каменьями в них. Плетение было разным, от веревочек до массивных прямоугольничков со светлыми камешками в центре. Было и еще два не похожих на других свертка, вернее, увесистых комка под камни–кругляши, обмотанных кусками все той же шкуры. Дарган потревожил кожу и на них. И снова недоуменно наморщил лоб, потому что в одном комке оказалась массивная золотая цепь весом не меньше килограмма, составленная из как бы крупных брошей или орденов, а во втором украшенный драгоценными каменьями ажурный то ли амулет, то ли опять же орден с ликом святого в овальной рамочке. Цепь и амулет имели надписи, похожие на те, которыми французы украшали церкви, администрации или учебные заведения. Обе вещи горели от множества обсыпавших их холодными каплями дождя камешков разной величины. Казалось, лучи от них прошивали пространство вокруг разноцветными стрелами. Полюбовавшись невиданным раньше светопредставлением, Дарган задумчиво посмотрел на разметавшую во сне волосы спутницу, провел рукой по лицу. Кажется, судьба обратилась к нему передом. Он помыслил о том, что держать тайну при себе не следует, как только представится возможность, нужно посвятить в нее невесту, чтобы она подсказала достойный выход из положения. Взглянув на усеянное звездами небо, он упаковал богатство в куски шкуры, рассовал его по бокам переметной сумы, на дно умостив русские драгоценности. До них очередь должна была дойти в последний момент. Не стал прятать только серебряное яйцо с густо синим нутром–желтком, больше похожим на перезрелую алычину, а подобрав его с земли, направился к пасущимся на лужку лошадям. Заметив хозяина, кабардинец фыркнул, мягкими губами торкнулся к его рукам. Дарган взъерошил на нем гриву, о чем–то покумекав, отошел к куче свежего конского навоза и погрузил яйцо в него. После чего, покатав по земле, вернулся к коню и за кольцо вплел залепленное грязью изделие в гриву. Облегченно вздохнув, словно наконец–то обрел драгоценный оберег от всех бед и несчастий, отправился спать тоже.

Утром Дарган открыл глаза от тихого шороха. Присев на корточки, девушка разжигала вчерашний костер, подбросив в него новую порцию сухих веточек. Разыскав в поклаже котелок, она пропала за густой зеленью кустов и через некоторое время объявилась снова, держа его, полный воды, на вытянутых руках. Запахло приправленной сладким дымком горячей пищей. Дарган вскочил с ложа из веток, до хруста потянулся, надел служившую подушкой папаху и подошел к девушке.

— О, ле гарсон а куи же пенс, — с легкой иронией на лице откликнулась она на прикосновение его рук. Быстро встала, обозрела фигуру казака.

— О чем ты там бормочешь? — Дарган подобрал прутик, попытался выкатить картошку из углей, но тут–же с губ подружки сорвалось предупреждение.

— Но, но ун копин, — она указала пальцем за кусты. — Лонж, л, еу, комараде.