Драгоценность в черепе

По мере того как Хокмун приближался к конечной цели своего путешествия, — ветер дул все сильнее и сильнее. И вот, наконец, он увидел знаменитые болота Камарга. Блестела в озерах вода, и камыш клонился под напором мистраля.

Когда он подъехал к одной из высоких старинных башен и увидел вспышки гелиографа, ему стало ясно, что в замке Брасс узнают о прибытии гостя задолго до того, как он сам туда доберется.

Лошадь не спеша брела по петляющим в болотах тропинкам, и Хокмун, крепко держась в седле, бесстрастно рассматривал красоты Камарга. По болотной воде бежала рябь, и несколько птиц парили в тусклом выцветшем небе.

Уже наступали сумерки, когда Хокмун увидел замок Брасс, его террасы и изящные башенки, что выделялись серыми силуэтами в предзакатном небе.

5. ПРОБУЖДЕНИЕ ХОКМУНА

Граф Брасс передал Дориану Хокмуну еще один кубок с вином и тихо произнес:

— Пожалуйста, продолжайте, милорд.

Хокмун уже второй раз рассказывал свою историю. В парадном зале замка Брасс его собрались послушать: сам граф, прекрасная Иссольда, Богенталь, хранящий глубокомысленное молчание, и фон Виллах, который все время приглаживал усы и безучастно смотрел на огонь.

— И поэтому, граф Брасс, я ищу помощь в Камарге, зная, что только здесь буду в безопасности, — закончил свой рассказ Дориан Хокмун.

— Добро пожаловать, — сказал граф. — Если убежище — это все, что вам нужно.

— Это все.

— И вы не просите нас выступить против Гранбретании? — раздался голос Богенталя.

— Я достаточно настрадался, сделав эту глупость, и не желаю уговаривать других столь бессмысленно рисковать жизнью, — ответил Хокмун.

Иссольда выглядела почти разочарованной. Было очевидно, что все собравшиеся в зале, за исключением мудрого графа, желали войны с Гранбретанией. Хотя, возможно, они хотели этого по разным причинам: Иссольда, вероятно, надеялась отомстить Мелиадусу, Богенталь считал, что зло должно быть уничтожено, фон Виллах — хотел размяться и помахать мечом, как в старые добрые времена.

— Замечательно, — ответил граф, — а то я устал от всех этих многочисленных просьб. Ну, а сейчас… Вы выглядите очень утомленным, милорд. Боюсь, мы своими расспросами совсем замучили вас. Пойдемте, я покажу ваши комнаты.

Обман удался, но Хокмун не испытывал от этого ни малейшей радости. Он лгал, как ему и было приказано.

Граф показал его апартаменты — спальню, ванную комнату и небольшой кабинет.

— Надеюсь, вам подойдет это, дорогой герцог.

— Совершенно, — ответил Хокмун.

Граф собрался было уходить, но у двери остановился.

— Этот камень, — сказал он, — что у вас во лбу… Вы говорите, Мелиадусу не удался эксперимент?

— Да.

— Ага… — сказал граф и задумчиво посмотрел на пол. — Возможно, я смог бы помочь вам удалить его, если он вас беспокоит…

— Да нет, не беспокоит, спасибо, — ответил Хокмун.

— Ага, — снова сказал граф и вышел из комнаты.

Ночью Хокмун неожиданно проснулся. Это походило на то, что произошло с ним несколько дней тому назад в трактире. Ему показалось, что он увидел в комнате фигуру человека — того самого воина, закованного в черные и золотые доспехи. Но его тяжелые, сонные веки сомкнулись на секунду-другую, и когда он снова открыл глаза, в комнате никого не было.

В душе Хокмуна стал зарождаться конфликт — возможно, конфликт между человеколюбием и его отсутствием, а возможно, — между совестью и отсутствием ее, если, конечно, такие конфликты вообще возможны.

Но что бы ни послужило причиной тому, несомненно одно — характер Хокмуна снова начал меняться. Это был уже не тот Дориан Хокмун, что так бесстрашно сражался в битве под Кельном, и не тот, что, впав в состояние апатии, готов был сгинуть в вонючем подземелье Лондры, а совершенно иной, словно рожденный заново человек.

Но признаки этого перерождения были пока еще едва заметными и нуждались в своего рода катализаторе, как, впрочем, и в определенной питательной среде.

Однако Хокмун проснулся ранним утром с одной-единственной мыслью в голове — как бы побыстрее выкрасть Иссольду и вернуться в Гранбретанию, дабы избавиться там от Черного Камня и получить обратно земли своих предков.

В коридоре его встречал Богенталь.

— Ах, мой дорогой герцог, — начал философ, взяв его под руку, — может быть, вы могли бы рассказать мне немного о Лондре. Я достаточно много путешествовал по миру, но там побывать мне не пришлось.

Хокмун обернулся и посмотрел на него, прекрасно зная, что лицо поэта сейчас видят лорды Гранбретании. Но в глазах Богенталя читался неподдельный интерес, и Хокмун решил, что в просьбе философа — лишь простое человеческое любопытство.

— Огромный, мрачный город, — ответил Хокмун. — Сложная архитектура и много непонятного.

— А его дух? Дух Лондры? Ваше впечатление?

— Сила, — сказал Хокмун. — Уверенность…

— Безумие?

— Боюсь, я не тот человек, кто способен определить, что безумно, а что — нет, господин Богенталь. Хотя, кажется, вы меня самого находите довольно странным, не так ли?

Застигнутый врасплох таким поворотом разговора, Богенталь удивленно посмотрел на Хокмуна.

— Ну, я… Почему вы спрашиваете об этом?