Драгоценная паутина

Это еще больше утвердило Флейм в решении посвятить себя ювелирному искусству, мать тоже была очень довольна. Гораздо трудней оказалось понять реакцию брата. Она показала ему вырезку. Он прочитал ее, сказал, что доволен, но глаза светились уже хорошо известной им всем настороженностью. Как будто он чего-то ждал… Ждал, что она или Франческа его как-то обидят… Флейм хотелось увидеть «Альциону» и познакомиться со своим наследством. И то, что Джастин будто вовсе не собирался везти ее туда, беспокоило.

Но Оуэна беспокоило это даже больше, заметила Флейм. Уик-энд в Равенскрофте затянулся. Уже четверг, а Джастин все еще молчит. Флейм понимала, Франческе не хотелось уезжать, расставаться с Джастином и его окружением. Это было ясно по ее глазам, устремленным на сына, когда он входил в комнату. По голосу, когда она говорила с ним. Мать все чаще хмурилась. Заметил ли это Джастин, думала Флейм. Скорее всего нет. Неужели эта ужасная жизнь с Малколмом убила в нем веру в человеческую доброту? В любовь? Джастин никогда не говорил о жизни с отцом, но из его намеков, из рассказов деревенских стариков и немногочисленных друзей Джастина становилось ясно, как трудно жилось здесь мальчику…

– Поймал!

Флейм едва не подпрыгнула. Повернувшись, она увидела, как Роджер поднимается с живота, держа в руке металлическую банку из-под джема. В ней плавали две рыбешки.

– Хорошенькие. Голубая. Красная, – возбужденно говорил Роджер.

Флейм перегнулась через солидное туловище дяди и заглянула в банку. Рыбешки были с красными и голубыми полосками.

– Как радужная форель, только намного меньше, – сказала она, а Роджер громко и весело захохотал.

– Форель едят, а эти маленькие.

– А ты любишь форель, да?

– Да. Люблю есть форель.

У Флейм сложились хорошие отношения с этим человеком, она научилась понимать его и сейчас снова догадалась, что за его словами скрывается что-то еще.

– Ты любишь с нами ужинать, да? По вечерам, когда мы все вместе? Франческа, я, Джастин и Оуэн?

Роджер сосредоточился и перенес рыбешек к ведру, где плавало уже пять таких, и принялся снова крошить белый хлеб в банку из-под джема. Потом осторожно наклонил банку над водой.

Флейм лежала рядом с ним на животе, не беспокоясь, запачкается платье или нет. Она оперлась подбородком на руки и вздохнула. Какой бы отличный портрет могла нарисовать Венди. Хороший художник обязательно подметил бы терпение Роджера. Он замирал, как леопард на охоте, но в нем жила нежность ягненка. Когда ему надоест, он выпустит рыбу обратно в реку. Хороший художник сумел бы изобразить умирающее лето – все оттенки охры и оранжевого на кустах и на траве. Хороший художник. Такой, как Венди. Флейм должна с ней попрощаться. Пока она этого не сделает, она никогда не смирится с мыслью о ее смерти. Она должна поехать и сказать ей: прощай. Полететь в Канзас, куда отвезли ее тело потрясенные родители, чтобы похоронить.

Флейм резко села. Пока она сама не увидит камень с именем Венди, цветы на ее могиле, до тех пор Венди ее не отпустит!..

– Я возвращаюсь, Роджер. – Флейм положила руку на плечо дяди. Он обернулся.

– Идешь домой?

– Да, мне надо поговорить с мамой. Ты еще будешь рыбачить?

Роджер кивнул.

Флейм встала, нашла свои шлепанцы. Прохладный ветерок, игравший над рекой, приподнял подол платья. Еще раз улыбнувшись дяде, она пошла к дому. Она не боялась оставить Роджера одного. Он умел плавать. А Венди Гиббс никогда не умела…

Джастин, сидя у себя в библиотеке, снял телефонную трубку. Перед ним лежал престижный женский журнал, популярный у дам высшего общества Англии. Там была статья о приеме, который давала одна из его представительниц. Ничего экстраординарного журналисткой отмечено не было, если не считать одной детали. На хозяйке дома было колье от «Альционы» – «самое потрясающее, которое я когда-либо видела», – признавалась автор статьи.

Но эту вещицу создали не в дизайнерском цехе «Альционы». Ее придумала его сестра, Флейм. Та, чья известность как дизайнера, благодаря усилиям Джульетты, и в Италии, и в Британии быстро росла. А ее талант – Джастин хорошо понял это в последние дни – становится опасным. Впрочем, в сестре таилось множество и других опасностей. Она умна, но слава Богу, все еще очень доверчива, поэтому Джастину удавалось держать ее подальше от Вудстока; потрясающе красива, хорошо хоть, что против него она не может использовать это оружие.

Джастин не терял времени зря. Он наблюдал за гостями, слушал, вникал, делал выводы. Самое интересное, обнаружил он, у сестренки явно разбито сердце. Но кто его разбил? Кто-то в Венеции? Нельзя ли использовать это обстоятельство в собственных интересах?

Он набрал номер и стал ждать. Скотт ответил на восьмой гудок сердитым голосом. Нетрудно было догадаться, чем он занимался.

– Скотт, это я. Ты видел последний номер? – И он назвал журнал, лежавший перед ним.

– Что? Какой? Нет, а что? – В трубке послышался недовольный женский голос, звавший его обратно в постель.