Драгоценная паутина

– Нет. Ты не должен ненавидеть Малколма. Ненавидеть плохо!

Роджер затрясся еще сильнее, его глаза наполнились настоящим страхом.

– Франческа! Я сделал что-то плохое?

Франческа покачала головой, взяла его большие дрожащие руки в свои.

– Нет, Роджер. Ты ничего плохого не сделал. Я люблю тебя. И всегда буду любить.

Роджер снова улыбнулся. Радость преобразила его лицо.

– Люблю Франческу.

Франческа кивнула. Сердце ее переполнилось любовью.

– Я знаю. Я хочу, чтобы ты познакомился… – Она ласково потянула его за руку к своему семейству. Он пошел за ней как послушный ребенок. – Ты помнишь моего другого ребенка?

– Не Джастина?

– Не Джастина. Маленького, которого я забрала с собой. Помнишь?

– Помню, – сказал Роджер и, робея, уткнул подбородок себе в грудь, когда девушка с волосами Джессики улыбнулась ему.

– Ну так вот он. Ребенок вырос. Это моя Флейм.

Роджер поднял испуганные глаза, а Флейм, не задумываясь, заговорила:

– Привет, дядя Роджер. Я тоже тебя люблю.

– Любишь?

– Да, мама мне все про тебя рассказала. Мне так хотелось познакомиться с тобой. И вот я приехала.

У Роджера открылся рот. Никто никогда не приезжал именно к нему!

Франческа благодарно сжала руку дочери и повернулась к Оуэну.

– А этот мужчина, Роджер, мой муж. Его зовут Оуэн.

Роджер нахмурился.

– Муж означает Малколм.

– На этот раз нет, Роджер, – покачала головой Франческа. – Когда муж умирает, его жена становится свободной и может найти себе другого мужа. Понимаешь?

Роджер уставился на Оуэна.

– Муж плохо, – упорствовал он.

– Нет, Роджер, Малколм был плохим… мужем, я имею в виду, плохим мужем для меня. Оуэн муж хороший.

Оуэн понимал, что Роджер все еще смотрит на него с беспокойством, и улыбнулся.

– Роджер, я не хочу ничего плохого Франческе. Я хочу, чтобы она была счастливой. Я хочу защищать ее.

Роджер нахмурился.

– Защищать? – задумчиво произнес он. Потом кивнул. – Да. Защити ее. Хорошо. – Он улыбнулся.

Оуэн ощутил, как потеплело у него на сердце.

– Защити Джастина, – сказал Роджер, не заметив, как все напряглись при упоминании этого имени. – Я знал, ты хотела, чтобы я присматривал за ним. Я так и делал.

– Ты присматривал за Джастином ради меня? – повторила Франческа. – О Роджер, ты еще лучше… ты такой хороший. Спасибо. Спасибо. – Она поцеловала его в глаза, как раньше, а когда он снова открыл их, потерла тыльной стороной ладони его руки свою щеку. Так она делала раньше, когда случалось что-то особенное. И Роджер вспомнил.

– Рисунок, – сказал он и потащил ее, не соизмеряя свою силу: Франческа чуть не упала.

– Роджер, погоди, не так быстро, – улыбнулась Франческа, он так старался ей угодить!..

Они вошли в холл. Старинные часы тикали в том же углу, тот же комплект оружия тускло блестел в неярком свете. Оуэн и Флейм шли за ними по пятам, а Роджер вел их вверх по ступенькам, крепко держа Франческу за руку. На полпути она вдруг остановилась, Роджер удивленно повернулся и проследил за ее взглядом. На стене висел ее рисунок. Роджер закивал.

– Да, сегодня утром здесь. Забыл.

На портрете Роджер восседал на коне-качалке, солнечные лучи падали прямо на него через окно. Милая, невинная, потрясающе наивная простота рисунка завораживала.

– Мама, это твой шедевр! – ахнула Флейм.

Роджер нетерпеливо тащил ее вверх.

– Картинка, – сказал он.

Она поняла, куда они идут. В пристройку. Роджер распахнул дверь угловой комнаты. Повсюду валялись странные предметы. Пузырек из-под духов, запах которых уже давно испарился. Пожелтевшие, в трещинах туфли. Старая расческа с несколькими темными волосками между зубьев. Хрустальные бусы, давно забытые…

– Роджер, это же… это же мои вещи. Все… – прошептала она.

Флейм ощутила комок в горле. Какое поклонение… Сердце сжалось, как пальцы в кулак, она тихо вскрикнула. Все посмотрели сперва на нее, а потом на стену, туда, куда она смотрела… Это была Франческа. Она сидела на полу, вполоборота. Чья-то рука гладила ее по щеке. Рисунок был неумелый, но для самого автора, видимо, истинный шедевр! Он светился любовью, несмотря на ошибки рисовальщика, изобразившего непропорционально длинную ногу и большую голову. Тепло, нежность и поклонение были в этом бесхитростном жесте – короткая толстая рука касалась девичьей щеки. Щеки Франчески касалась рука Роджера…

Франческа направилась к картине, не чувствуя под собой ног.

– Роджер, – выдохнула она. – Мы никогда… я никогда не учила тебя рисовать красками, у тебя их не было.

– Да. А я взял твои. Я вспомнил, как ты делала. Я хотел, чтобы ты была здесь.

– И поэтому ты ее нарисовал?! – шепотом потрясенно произнесла Флейм.

Джастин, сидевший внизу в гостиной, налил себе еще бренди. Потом уставился в открытые окна.

Он видел, как они приехали, как вошли в холл. Он внутренне собрался и был готов. И ради чего? Они даже не позвали его, не произнесли его имя!

Джастин бросился в кожаное кресло с высокой спинкой, в котором чувствовал себя в полной безопасности, и вытянул перед собой ноги. На ковре остались вмятины от каблуков его ботинок. На его ковре. Все в этом доме его. Не Роджера. Не дорогой матушки. Не мультимиллионера, за которого она вышла замуж.