Драго. Том 2

Мое удивление после этого оказалось крайне велико. И вовсе не потому, что Эмили Дамьен просто презрела нормы общения. Ошарашило меня в происходящем то, что после ее вопроса, на фоне удивления его беспардонностью, я неожиданно вошел в скольжение.

Время для меня словно остановилось; мысли текли неспешно, а реальный мир замер, давая мне возможность обратиться к глубинам памяти. Эмили, кстати, так и сидела с опущенной головой и закрытыми глазами. Доминика рядом с ней, положив подбородок на локти, и краем глаза разглядывая меня. Замер и незнакомец, повернувшийся ко мне своим точеным профилем.

С чувством, наверное, даже наслаждения вернувшимися возможностями, я — как эхо вопроса Дамьен, вспомнил картинкой мыслеобразов давний разговор с Анастасией. Разговор, состоявшийся в окрестностях Слонима — когда мы с княжной убегали по лесу от преследователей. Мы тогда сидели под сенью раскидистых ив у излучины реки, неподалеку от придорожного кафе, где впервые встретили дядюшку Абрама.

Княжна в тот момент плела магический полог, и у нее не очень хорошо получалось — ее отвлекали мои мысли. Которые — после отброшенного княжной полотенца в охотничьем домике, свернули на определенную дорожку. Я сейчас будто вживую увидел Анастасию: усталую, измученную и раненую. Бледную как полотно; и белизну ее кожи подчеркивали иссиня-черные волосы цвета воронова крыла.

Тогда, закрывая тему отброшенного в сторону полотенца, Анастасия мне объяснила довольно подробно некоторые вещи. Вслух рассказав о том, о чем вслух говорить в общем-то совсем непринято. Я сейчас это увидел и услышал. То, как Анастасия говорит мне усталым ровным голосом:

«Соотношение мужчин и женщин среди одаренных сейчас еще меньше, чем один к четырем. Потому что убивать друг друга, давнее развлечение именно для мужчин. И если я, как ты недавно выразился, выберу роль провинциальной аристократки, жених уровня Аверьянова, которого ты недавно так спокойно прикончил… между прочим еще больше увеличивая разрыв полового соотношения, это тот максимум, на который я могу рассчитывать. Потому что более выгодные партии разбираются совсем на ином уровне, еще до момента рождения. А отвечая на твой вопрос: да, низкоранговая клановая пешка, выращенная специально на выданье как товар, не заикнется с претензией сохранила ли я для него свое самое ценное и единственное. Теперь понятно?»

«И этот среднестатистический условный низкоранговый Аверьянов, приобретенный родом как муж, не будет возражать если первый ребенок не будет на него похож?.. Первенцы ведь не подвергаются генетической коррекции?» — спросил я ее тогда.

«Ты сейчас озвучил вещи, о которых вслух не говорят. Совсем. Осторожней, подобное может стоить тебе слишком дорого».

Речь тогда шла больше о старой аристократии. Сейчас же я, используя легенду Максима Аверьянова, принадлежу к молодой, новой клановой знати. Но суть та же: первенец обладает максимально большой потенциальной силой. Но только у женщины — для мужчин это правило не работает. И за элитными, высокоспособными во владении даром производителями, в одаренных родах и кланах идет самая настоящая охота. Торг.

Вот оно в чем дело. Эмили Дамьен сейчас намекает, что я должен знать, кто мой отец. И отчего я — зная кто это, могу представлять свой потенциал. В принципе, учитывая мое громкое выступление здесь, на Занзибаре, вполне рабочая гипотеза. Единственная рабочая даже. Если, опять же, не знать о ритуале сохранения души и об Астероте.

Остановившееся в моменте скольжения время постепенно возвращалось к привычной скорости течения. И когда Эмили Дамьен наконец открыла глаза, когда я услышал свое размеренное дыхание, ответил:

— О том, кто мой настоящий отец, матушку свою я не спрашивал.

Сказал ровным голосом, делая вид что мне крайне неприятна эта тема. И не скрывая особенно эмоций — потому что к подобному вопросу отнестись легкомысленно не мог бы ни один одаренный. Да и не одаренный тоже — и взглядом я показал, что если бы не пять неасапиантов за спиной, я мог бы быть менее вежлив в ответе.

— И ты об этом даже не догадываешься? — невозмутимо поинтересовалась Эмили.

Предсказуемо поинтересовалось — потому что я настолько возрадовался от возвращения возможности скольжения, что ответил так, что мой ответ можно трактовать по разному. Ведь если я (как Максим Аверьянов) не спрашивал матушку, это же не означает, что я не знаю, кто именно «мой» отец.

— Нет, я об этом… человеке не знаю и не догадываюсь. О своем высоком потенциале я осведомлен без этого знания.

Доминика коротко глянула на Николетту. Николетта кивнула, подтверждая мои слова.

— И ты не пытался об этом узнать? — поинтересовалась Доминика.

— Зачем? — коротко спросил я, уже интонацией давая понять, что больше вежливости не будет.

Доминика и Эмили переглянулись понимающе.

— Ты знаешь, я из Флоренции, — посмотрела на меня Доминика. Снова, с очень странным выражением посмотрела.

«Знаю», — чуть кивнув, взглядом ответил я.

— И мои старые добрые друзья помогли мне с информацией о том, кто именно твой отец.