Дозоры слушают тишину

— Костя, дай я его ударю! — неожиданно плаксивым голосом просит второй, низенький и вертлявый.

Микола испуганно отступает, взглядом просит защиты у капитана.

— Кру-гом!

Первый поворачивается неуклюже, как медведь, второй — быстро и четко, как заводной солдатик.

— Обыщите, — приказывает мне Жунусов.

Он говорит это так, как говорят: «Прикуривайте», — не повышая тона. Ну, что ж, обыскать так обыскать… И хотя мне страшно, я закидываю автомат на спину, подхожу к задержанным, деловито обшариваю у них карманы. Огнестрельного оружия нет. Есть финские ножи, пачки денег, связки ручных часов, какие-то документы. Во всем этом разберутся в комендатуре. Наше дело задержать, сделать обыск, связать руки, отконвоировать — все, как положено.

Я возвращался на поляну героем.

Опрышка похаживал около лежавшего на земле Лымаря и встретил капитана рапортом:

— За время несения службы никаких происшествий не было, — и добавил, заметив беспокойство Жунусова: — Да вы, товарищ капитан, не волнуйтесь. У меня комар носа не подточит.

В это время над лесом, со стороны границы, взвилась ракета. В ее мертвенно-красном сиянии заблестели вершины деревьев.

— Спиридонов, за мной! — скомандовал Жунусов, и оба они исчезли в погустевшей сразу темноте.

Меня капитан не взял: нужно сторожить задержанных. Я послушно согласился, поймав себя на мысли, что все больше и больше подчиняюсь этому веселому добродушному человеку. Опрышка и меня успокоил:

— Третий Лымарь на секреты напоролся. Ничего, будем охранять вместе.

Время ползет удивительно медленно, внимание как назло отвлекают посторонние вещи. Звезда сорвалась с небосвода, прочертив огненный след. Прошумел ветер в лесу. Где-то далеко-далеко прогремел поезд и затих. Бревна пахнут смолой, ноги в сапогах коченеют. Хорошо бы сейчас сухие портянки. А что, если костер разложить? Погреться, обсохнуть…

Задержанные лежат между бревен, каждый по отдельности, и мрачно помалкивают. Встречаются же в наши дни вот такие типы! Правда, верзила и плюгавый — те понятны. Ворюги, взломщики, им терять нечего. А что заставляет Лымарей шататься через границу? Впрочем, тоже понятно. Еще на заставе Жунусов объяснил мне, что при мадьярах и немцах они имели свою лесопилку, свою корчму в Подгорном. Советская власть им — как гвоздь в сапоге. И все же…

Почему же так долго нет Жунусова и Спиридонова? Что с ними? Мы тут о костре думаем, а они… Нет, зря оставили меня сторожить! Мог бы справиться и один Опрышка. Зачем торчать здесь и глазеть на связанную смирную «шатию-братию»? Ну зачем это?

Вдруг над лесом снова взвилась ракета. Потом вторая и третья.

Гук-ша-а… гук-ша-а… Ударили два выстрела, и вслед за ними срикошетило эхо. По лесистым склонам метнулся беглый гулкий шум.

И снова тихо.

В ожидании прошло еще полчаса. Почему дали ракету? Кто стрелял? Что творится там, на границе? Будь они прокляты, эти задержанные, связавшие нас по рукам и ногам!

Внезапно на поляне неслышно возникли Жунусов и Спиридонов.

— Живы? — спросил Жунусов, устало опускаясь на бревна.

Я бросился к нему навстречу:

— Ну как? Кто стрелял?

Но Ильяс не торопился с ответом. Он достал портсигар и закурил, долго не гася спичку. Огонек медленно подбирался к пальцам и вдруг потух, истощившись.

— Задержали третьего Лымаря. Зорин со своими джигитами. А стреляли? Стреляли, чтобы не ушел, понимаешь.

Мы помолчали. К чему слова? Все хорошо, что хорошо кончается.

…На обратном пути Жунусов ехал рядом с шофером. На востоке уже занималась зеленоватая заря, было свежо, во все щели «газика» задувал холодный ветер. Жунусов поднял воротник плаща и засунул кисти рук в рукава.

Вот сделал человек свое дело и теперь возвращается домой. Да, странно как-то все получилось. Даже ни одного патрона не истратили…

Жунусов, видимо, задремал, откинувшись на спинку сиденья. Шофер повел машину тише, тормозя перед каждой колдобиной.

Но капитан не спал.

— Ты чего? А ну, давай! — сказал он.

Шофер ухмыльнулся, поплевал на ладони и повел машину быстрее.

Внезапно, будто видение, в свете фар возникла женская фигура. Женщина стояла на обочине дороги, кутаясь в теплый платок и жмурясь от яркого света.

— Жена, — сказал Жунусов, и в голосе его я услышал испуг.

Машина остановилась. Женщина постояла с минуту, вглядываясь. Потом сорвалась с места и подбежала.

— Ты что? — небрежно спросил Жунусов.

— А ты не знаешь, Ильяс? — взволнованно заговорила женщина. — Уж утро на дворе, а тебя все нет и нет…

— Э-э! — махнул рукой Жунусов. — Первый раз, что ли? Спала бы лучше.

Она села рядом со мной и только тут заметила меня.

— Ой, кто это?

— Наш гость, Лиза.

Мы поздоровались, рука у нее была жесткой и сильной.

Машина въезжала в село. Во всех домах спали, только в одном из них, на дальнем конце улицы, светилось окно.

Знаете ли вы, что такое граница? Вам представляется она овеянной дымкой романтики, в громе выстрелов и фейерверке подвигов. Это все есть, не спорю. Но бывает и так, как было в ту ночь, на Малой поляне. И я запомнил границу именно такой: трудная работа, одинокая женщина, ожидающая мужа на обочине ночной дороги.

1957 г.

ЭНДШПИЛЬ