Дозоры

Денисов переступил через порог, плотно затворил дверь, дошел до середины комнаты и еще раз осмотрелся. Он по-прежнему не ощущал ничьего присутствия, но было бы глупым предполагать, что подавлен и растерян Николай из-за ссоры с Катериной. Неужели Денисов опоздал, тугодум этакий? Неужели гости были, да ушли? Пожилой милиционер даже в окно выглянул – нет ли там кого-то, спешащего прочь? Но на улице было пусто, перебирала мелкими чешуйками листвы рябина, лунный свет, пропущенный сквозь штакетник, ровными белыми полосками лежал в палисаднике, напоминая фортепьянные клавиши. Где-то неподалеку редко охал сыч и вдруг, когда Денисов уже отворачивался, зашелся в долгом приступе хохота, напуганный чем-то до истерики. В комнате будто потемнело, и, обернувшись, участковый с изумлением увидел ноги, торчащие вверху, возле самой люстры: кто-то выходил из Сумрака, одновременно опускаясь с чердака прямиком через потолок.

Ноги были обуты в простые резиновые сапоги, в голенища которых были плотно заправлены коричневые вельветовые брюки. Постепенно появилась и верхняя часть туловища – клетчатая рубашка-ковбойка, кургузый серый пиджачишко и натянутая поверх брезентовая охотничья штормовка. Сбоку на кожаном брючном ремне ладно сидели потемневшие от времени деревянные ножны с выжженным изображением шамана Дога, из ножен торчала рукоять большого «медвежьего» ножа. В руках опадающий с потолка Иной держал почтительно снятую с головы кепку. Наконец стало видно и его лицо – простое, деревенское, остяцкое: широкие обветренные скулы, редкие седые волосинки, торчащие на подбородке и над верхней губой, впалые щеки, глубокие складки, клином расходящиеся от носа к уголкам губ, глаза-щелочки, бугристые заломы морщин на лбу, жесткие неопрятно остриженные волосы. Спланировав на пол, утвердившись на ногах, гость низко поклонился и с достоинством проговорил:

– Драствуйтя! Бывайтя здоровехоньки, Светлый Клин!

Оправившись от изумления, Денисов также низко склонил голову. Даже если бы он никогда раньше не встречал этого Иного, не узнать его было невозможно, поскольку отпечатки аур магов такого уровня хранились в памяти и передавались по цепочке, будто фотографические карточки закадычных друзей и злейших врагов, будто изображения народных вождей и тиранов настоящего и минувших времен, будто рассказы о событиях, в которых ты сам не участвовал, но о которых можешь поведать другим во всех или почти во всех подробностях. Скромно теребящего в руках кепку шамана знали все, кто хоть сколь-нибудь ощутимо пожил на этом свете в качестве Иного. Изумление Денисова было вызвано не тем, что в доме оказался маг Высшего ранга – поскольку участковый понятия не имел, с кем придется встретиться, он был готов увидеть кого угодно, – и уж конечно, не тем, каким способом явился простецки выглядевший шаман. Однако Федор Кузьмич никак не мог связать вот этого конкретного Иного с Николаем или Катериной. Анюту Мельникову мог, знакомую незнакомку в цыганской кибитке мог, Аесарона и Качашкина мог и даже Матрене Воропаевой не слишком удивился бы. Но этот Темный давным-давно уединился в такой глухой чаще, так накрепко отрекся от суеты, таким барьером оградил себя, что подобный выход в свет мог быть вызван только событием исключительным, а ничего особенного, кроме непонятных аномалий в Сумраке, пока не наблюдалось. Но как с ними связан Николай? И не является ли приход отшельника первой весточкой бури, которую предчувствовал Денисов?

– И тебе доброго здоровья, Химригон. – Чуть помешкав и пожевав губами, он заметил: – Не ожидал тебя здесь увидать.

Высший шаман захихикал, закивал мелко:

– Я и сам спервоначалу не сбиралси! Ты же знашь, Федор, я не шибко желаючий до большого обчества. Захаживаю в мир-то, токма за-ради речь родну не забыть. За-ради этого следоват упражнение давать хучь изредка.

– А от меня ты спрятался от стеснения, что все-таки забыл родную речь? – с вежливой иронией поинтересовался Денисов. – Я ведь глянул на второй слой – не было там никого. Глубоко схоронился! На третьем, что ли?

Николай, почтительно стоящий в сторонке и внимательно слушающий разговор двух старших магов, одному из которых, по самым скромным подсчетам, было лет четыреста, при упоминании третьего слоя оторопело выпучил глаза – не знал еще о существовании такого, видать.

– Разве ж я от тебяхоронилси? – удивился шаман. – Мы с Колей-Миколашей как раз обсужжали, што ты не один явисси, а со своим дружком новым, с городским Светлым любивцем сказочек. Наслышаны, наслышаны… Ну, што одинешенек прискакал – честь и хвала, а как учуял бы Высшего в горнице – мабуть, и не зашел бы, а?

Шаман снова захихикал, Денисов серьезно помотал головой:

– Зашел бы, не сомневайся. Я ведь не издаля полюбоваться сюда скакал, я зятю на выручку спешил.

Улыбка сошла с лица Химригона. Вытянулось лицо и у Николая, брови поднялись домиком – не ждал, что Светлый может помчаться Темному помощь оказывать, думал, что тестем другие причины движут? Стратег…