Томази и Бернар уже сопровождали процессию. Шарлемань и Лакомб направились туда же. Леонид увидел, как с носилок свесилась рука. На холеном пальце с ровно остриженным ногтем в свете ламп блеснул дорогой перстень. Он смотрелся еще более дорогим, чем тот, с помощью которого общался через Сумрак целитель.
Александров подумал, что ему почему-то совсем не жалко этого человека. Может быть, неизвестный Светлый и не так уж перестарался. Просто болезнь часто заходит слишком далеко.
Все скрылись за белым пологом, но скоро Бернар вынырнул обратно.
– Они его не нашли, – проинформировал старший патрульный.
– С какого моста бросился… вон тот? – спросил Жан.
– Александра III.
Название, сказанное по-французски, звучало непривычно.
Леонид уже был на этом мосту и даже снял немного через Сумрак. Честно говоря, он был горд, что его стране не просто есть что показать миру на этой выставке – нет, часть ее произведений останется здесь навсегда, когда разберут все остальные павильоны. Как остались дворец Трокадеро и башня Эйфеля. На сумеречных кадрах мост, конечно, выглядел по-другому. Никаких статуй, изваяний голов-маскаронов, пилястров и гирлянд из чугуна. Мост там и вовсе был деревянным: неужели Сумрак способен на тонкую издевку?
Леонид еще в России читал о закладке этого сооружения пять лет назад. Его, помнится, возмутило описание того, что и лопатка, и молоток, употребляемые при церемонии императором всероссийским, были сделаны из золота известнейшим парижским ювелиром Фализом. При всем уважении к франко-русскому сближению золото, казалось Александрову, можно было потратить на нечто более важное.
И вот надо же было случиться: при каких обстоятельствах он теперь вдруг вспомнил о богатствах земных!
– Пока вылавливали, того и след простыл, – сказал Бернар. – Я связался кое с кем – решили усилить присутствие на Эспланаде Инвалидов.
– Может быть, это кто-то из наших же? – предположил Жан. – Проверил человека и не удержался.
– Быть не может! – отрезал Бернар. – Он первый пришел бы каяться. Нет, это гастролер. Светлый анархист. Видно, услышал о Дне без Договора и решил навестить.
Леонид подумал, что Сумрак не терпит неравновесия. Если в городе объявился Крысиный Король, то должен появиться и некий его Светлый оппонент.
– Мы с Жаном идем на Эспланаду, – продолжил Бернар, обращаясь уже исключительно к русскому дозорному. – Ты с нами.
– Я оставил аппарат в Старом Париже, – напомнил Леонид.
– А чары невнимания наложил?
– Нет. Не подумал…
– Эх, безумный день! – вдруг воскликнул Бернар. – Там же еще весь угол в крови. Люди что подумают? Паника будет, ажаны понабегут. Леон, срочно отправляйся туда. Будем надеяться, камера на месте. Наложишь чары, а как контору разрешат открыть – мы пришлем чистильщиков. Хотя это забота Инквизиции…
Леонид уже успел неплохо изучить окрестности. Он подумал, что на сей раз идти нужно самым коротким путем и не переходить на другую сторону Сены.
– Возьми фиакр, – посоветовал Бернар. – Встретимся на Эспланаде.
Никто из них не знал, что в этот день не суждено было сбыться никаким планам.
Как ни странно, то, о чем в суматохе забыли прославленные ночные сантинель Парижа, не ускользнуло от внимания куда менее прославленных дневных. Когда Леонид быстрым шагом, едва не переходя на бег, приблизился к дому Фламеля, он все же заметил, что остальные посетители предпочитают обходить тот стороной.
Из двери, однако, вышли двое господ и остановились на пороге. Один показался Леониду знакомым, но лишь подойдя вплотную, он узнал своего железнодорожного попутчика.
– Мое почтение, – несколько небрежно приветствовал Темный.
– Евгений Спиридонович!.. – Леонид приподнял шляпу.
Было видно, что носивший сумеречное имя Шагрон, столь легко раскрытое Брюсом, тоже успел побывать в модном парижском магазине мужского платья. Вероятно даже – времени было предостаточно, – заказал себе костюм у лучшего портного. Леониду бросился в глаза драгоценный браслет. Просто камни, безо всякого волшебного свойства. Но этого браслета и в помине не было, когда они делили купе в вагоне поезда. Александров отчего-то подумал, что Темный мог просто зайти сегодня в ювелирную лавку и взять, что понравится, отведя глаза всем, кто там находился. И никто ему не мог бы поставить это в вину. Светлые руководствуются совестью, Темные – чистым прагматизмом.
– Как здоровье почтенного графа Якова Вилимовича? – полюбопытствовал Шагрон.
– Яков Вилимович пребывает в незримых материях, – ответил Леонид, не вдаваясь в подробности и тут же обратив внимание на другого Темного: – Месье?..
– Кольбер, – учтиво представился тот, явно подавив привычку отрекомендоваться по протоколу.
– Наследили тут, Светлый, – вновь перехватил Шагрон. – Впрочем, наследили, можно сказать, с нашей стороны, нам следы и заметать.
– Не вы ли, месье, оставили некий прибор? – осведомился второй.
– Не просто прибор, – усмехнулся Шагрон, – а весьма полезное изобретение. В некотором роде вы мой должник, Леонид Сергеевич…
Должник прекрасно знал, чем оборачиваются подобные слова. Особенный день закончится, а платежи никто не отменит.