Дожить до рассвета

Хозяйка грустно вздохнула, молчаливо кивнув в ответ, и принялась греметь чугунками, собирая на стол нехитрую снедь. У глаз Вестуна залегли веселые морщинки, и он произнес, обращаясь к Белославу:

– Спасибо за гостеприимство, хозяин. Не утруждай хозяйку стряпней, не голоден я. – Гость взял в руки черпак с водой, услужливо поднесенный Любавой, и с наслаждением утолил жажду, благодарно прошептав: – Хороша водица! Молоко у коровы твоей, должно быть, сладкое.

Белослав отвел взгляд, горько усмехнувшись:

– Померла наша корова. Год назад, вместе с теленочком. – Старик стиснул свой жилистый кулак, гневно стукнув им по столу. – Не того знахаря я в хлев пустил! Да и вообще, в жизнь нашу...

Вестун понимающе кивнул, словно ему была известна грустная история из жизни медведичей.

– И кто нынче в деревне остался?

– Детишки да старики, – прошептал Белослав, тут же цыкнув на разрыдавшуюся Любаву: – Не реви, баба! Дождь накличешь.

Любава утерла платком слезы, складывая ладони у груди:

– Как же тут не плакать? Живы ли ребятки наши? От Малюты ни одной весточки. Ярослав...

Белослав вновь стукнул кулаком по столу, уверенно произнеся:

– Живы! Сердцем чувствую – живы. – Он встал из-за стола, обнимая Любаву за плечи и крепко прижимая ее к себе. – Не плачь, мать, скоро закончится это безумие, и вернутся наши дети домой. Правитель уж наведет порядок.

Любава еще громче разрыдалась, напрочь забыв о присутствии гостя:

– А как же Ярослав?! Не по своей ведь воле...

Вестун тихо поднялся из-за стола, направившись к выходу. Задержавшись на пороге, он обернулся к хозяевам:

– Не горюйте о детях своих. Бывает, и братья в битве сходятся. Когда один с пути сбился, другой его вразумить должен. И пока на истинный путь не наставит, не отступится. Иначе какой же он брат?

Вестун вышел из избы, сопровождаемый удивленными взглядами хозяев. Подобрав свой посох, оставленный у порога, он неторопливо направился к воротам. Белослав выбежал из избы, с удивлением окликнув странного гостя:

– Откуда знаешь, что по разные стороны встали сыновья мои? – Белослав затаил дыхание, ожидая ответа. – Не молчи, Вестун! Что слышал ты о детях моих?

Старец остановился у ворот, задумчиво обернувшись к старейшине рода медведичей.

– Не горюй, Белослав, все по Прави разрешится. – Вестун печально улыбнулся, покачав головой. – Смешно. Чужую беду рукой разведу, лишь своей помочь не могу.

Он легонько коснулся тяжелых ворот, и они тут же осели в петлях, выравниваясь. Белослав удивленно охнул, видя такое чудо, и вскинул бровь, задавая немой вопрос. Странник молчаливо кивнул ему, с силой вгоняя в землю свой дубовый посох.

– Как сто лет этому дубу исполнится, так все на лад в мире и пойдет. А твоя деревня, Белослав, уже с сего дня горя ведать не будет. Скоро путник к вам явится, Калачом кличут. Пусть остается – здесь судьба его. Вон в той избе славная девчушка подрастает. – Вестун взмахнул рукой, указывая на один из домов. Затем, нежно прикоснувшись пальцами к вонзенному в землю посоху, он добавил: – Калачу тому передай, пусть поливает мой дуб до самой своей старости. Пора ему насельником стать, так и передай.

Вестун быстро зашагал прочь, оставив изумленного Белослава в одиночестве. Две крупные слезы скатились по щекам старика, когда на порог вышла Любава. Взглянув на плачущего мужа, она всплеснула руками, воскликнув:

– Ты чего, отец?! Не смотри ты на меня, бабу дурную! У меня вечно глаза на мокром месте. Сам ведь говоришь – живы будут.

Белослав лишь отмахнулся от нее, указывая на посох, вонзенный старцем в землю у ворот. Из безжизненной палицы прямо на глазах появились молодые ветви побега, стремительно распускающие зеленые листья.

– Гляди, Любава? В один миг корни пустил! – Белослав обернулся к жене, хватая ее за плечи. – Знаешь ли ты, баба глупая, кого ты водой поила?!

Любава испуганно попятилась, глядя на мужа, будто на полоумного. Глаза старейшины радостно сверкали, словно новая жизнь вспыхнула в его затухающей груди. Хватая жену за плечи и заключая ее в объятия, Белослав пояснил:

– Это был Белобог. Я говорил с Богом... – Слезы радости вновь потекли по его щекам, и он негромко повторил грустные слова Вестуна: «Чужую беду рукой разведу, лишь своей помочь не могу». Это ж он о своем брате горюет – о Чернобоге!

* * *

...Морока неторопливо шла лесной тропой, грустно глядя себе под ноги и тихо разговаривая сама с собой.

– Вот так, подруги. Если бы не Беспута, горела бы я синим пламенем. Эх, Лиходей, за что ж ты так со мной обошелся? Я ведь никогда вас не предавала. Только теперь не пойду я к вам, потому как тошно мне на душе. – Колдунья всхлипнула, остановившись у ближайшей березы и прижимаясь к ней лбом. – Березушка, милая моя, забери печаль мою. Забери мои горькие мысли.

За спиной хрустнула ветка, заставляя колдунью испуганно обернуться. Седовласый старец старательно обламывал с березы сушняк, приговаривая: