Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Далее в тексте Батчан верно указывает на ироничность, «отстраненность от сиюминутных политических страстей», присущие прозе Довлатова, которые совпали с литературной установкой «Нью-Йоркера». Все это правильно. Но в словах мемуариста проскальзывает и некоторое удивление. Тем, что Довлатова пригласили в редакцию, от того, как там отнеслись к нему, а самое главное – от физически осязаемого факта присутствия рассказов писателя в журнале. На замечание Батчана о слабом английском Довлатова также следует обратить внимание. К нему мы еще вернемся.

Вероятно, что разговоры Довлатова о сотрудничестве с «Нью-Йоркером» воспринимались со здоровым скепсисом, ведь не зря к нему приставили Марка «Савельича» Поповского – бороться с нездоровыми фантазиями и порывами главного редактора. Многие эмигранты с похвальной дерзостью планировали покорить Голливуд, разбогатеть на торговле деревянными расписными ложками или продать ЦРУ детально проработанный план подрыва советской кожевенной промышленности. В осуществление смелых проектов никто не верил, но на всякий случай заранее завидовали. Нечастые случаи «воплощений» требовали серьезных аналитических усилий с целью объяснить феномен успеха. Вызывали одобрение конспирологические теории, связанные с вынужденными сексуальными отношениями, политическим шантажом с участием КГБ, Моссадом (здесь пересекались шпионские версии с линией родственных связей), разведками стран Варшавского договора. Не сбрасывалось со счетов вынужденное горькое признание, что американцы – идиоты. Правда, в случае с Довлатовым объяснение лежало на поверхности и не требовало чрезмерных интеллектуальных усилий. Из интервью Соломона Волкова сетевому журналу «Чайка» в 2011 году:

Обычно говорят, что в Америке «блата» нет. Но я понял, что понятие «нужное знакомство», по-моему равнозначное русскому «блату», здесь прекрасно существует. Так вот, «нужные знакомства» на каждом этапе писательской карьеры Довлатову очень помогали. По внешним данным то, как развивалась американская карьера Довлатова, – это все невероятное везенье. Просто фантастическое. Не зря коллеги и бывшие друзья из Ленинграда очень ему завидовали. Бродский порекомендовал ему переводчицу, Энн Фридман. И уже Энн, переведя довлатовский рассказ, снесла его в этот самый «Нью-Йоркер». Я думаю, что не без поддержки Бродского это произошло, потому что трудно вообразить, что Энн Фридман просто так туда «заявилась». Скорей всего, Бродский позвонил и предупредил, она принесла переведенный рассказ – и его приняли.

Сам Довлатов прекрасно понимал механизм своего появления в «Нью-Йоркере», что не отменяло радости и даже бахвальства по поводу грядущего события. Из февральского письма к отцу:

В мае (или летом) мой рассказ (26 страниц) будет напечатан в «Нью-Йоркере». Это самый престижный журнал в мире. С гонорарами от полутора тысяч и выше. (Мне, я думаю, выплатят минимальный. Что тоже много.) Из русских в «Нью-Йоркере» были напечатаны только Набоков и Бродский. Ни Бунин, ни Солженицын – не печатались. Хемингуэй был напечатан через семь лет после того, как издал первую книгу. Такая публикация радикально меняет положение автора. Он как бы получает орден или звание. Короче, это большая удача. Устроил Бродский. Спасибо ему.

Искренне жаль автора «Старика и море». Семь лет топтания на редакционном пороге – немалый срок. Проблема лишь в том, что первый сборник рассказов Хемингуэя вышел в 1923 году. «Фиеста» – первый роман, принесший успех в 1926 году. Первый же номер «Нью-Йоркера» увидел свет в 1925 году. Но все равно хорошо. Перед кем же хвастаться, если не перед отцом. Даже таким, как Донат.