13-й (интеллектуальный и некоммерческий) канал американского телевидения снял и показал картину «Русские пришли». Фильм о трудностях адаптации, о неприятии свободы, о тоталитарном сознании и т. д. Показали Леву Халифа, который расплачивается в супермаркете мелкими фудстемпами и говорит, что госбезопасность им интересовалась, а в Америке им никто не интересуется. Представили также нескольких жуликов, пьяного Кузьминского в объятиях собаки, несшего жалкую авангардистскую чепуху, и, к сожалению, меня.
Я честно позировал им двое суток, угощал съемочную группу колбасой и водкой, говорил, как мне кажется, разумные вещи, и в результате эти <…> все вырезали, кроме легкой и случайной хулы в адрес демократии. Фильм получился тенденциозный, а главное, сделан он без симпатии к героям и пр. После демонстрации в русской печати начался дикий шум, фильм обвиняют в расизме, антисемитизме, в сговоре с КГБ и Арафатом. Заголовки такие: «Кому это выгодно», «Вода на мельницу ГБ» и так далее.
Писатель делает вывод гораздо более жесткий по сравнению с создателями фильма и даже советскими пропагандистами:
Чем дольше я читаю весь этот бред (кампания продолжается месяц), тем все более объективной кажется мне эта картина. В массе мы действительно страшное, претенциозное, дурно воспитанное, невежественное – говно.
В советской передаче после показа «Русские пришли» Боровик делится со зрителями своими размышлениями по поводу увиденного:
Некто Довлатов – бывший главный редактор эмигрантской газетенки рассказывает о том, как прекрасно работал он в этой газете: кого хотел – хвалил, кого хотел – ругал. И какая это прекрасная свобода. Я оставляю на его совести, точнее, на его бессовестности рассказ о том, что, когда он работал в советской газете, то регулярно получал откуда-то сверху списки, кого сегодня надо хвалить, а кого надо ругать. Я только хочу обратить ваше внимание на коротенькое слово, которое как-то незаметно промелькнуло в тексте фильма: «бывший», «бывший» редактор газетенки. За что его выгнали – не знаю. Но думаю, может быть, как раз за то, что он не так и не того хвалил, не так и не того ругал, как этого хотелось бы его сионистским хозяевам. Его рассказ о свободе как-то не очень вяжется ни с этим словом «бывший», ни с тревожным выражением его глаз.