Мало-помалу Ростоцки начал привлекать его к более тонкой работе – подслушиванию межведомственных переговоров на территории стран Восточной Европы и Советского Союза. Теперь наушники Горелова улавливали перехваченные мощными, высокочувствительными антеннами переговоры польских, чешских, советских диспетчерских служб, аэродромов, радиообмен судов дальнего плавания… Львиная доля такой информации от Горелова уходила уже не в службы пропаганды, а в отдел исследований и анализа, продукция которого – материалы для американской разведки.
Ростоцки видит в Горелове потенциал. Не литературный, конечно:
Оставаясь с Гореловым наедине, он выказывал свою расположенность к нему тем, что дружелюбно оттягивал у него кожу на скуле, трепал ее и заговорщически приговаривал:
– Ох и лиса же ты, парень! Чую, толковый шпион из тебя получится.
Горелов при всем своем моральном падении сохраняет остатки честности перед самим собой. Довлат прекрасно видит тех, с кем он вместе освобождает Россию от большевистского гнета. Ничего хорошего о них он подумать и сказать не может:
Ближе узнавая людей, которые в разное время попали работать на радиостанцию, Горелов все больше убеждался в том, что людей с чистым прошлым тут почти нет. Строгая засекреченность каждого, псевдонимы вместо подлинных имен скрывали, конечно, многое, но люди есть люди – кто-то с кем-то поделился, тот перепил и сболтнул лишнее, и маски постепенно сползали. А за ними открывались порочные лица, гнилые души. Один – бывший уголовник, другой – вор и враль, третий – патологический доносчик, четвертый – пьяница, растленный тип, от пятого жди провокации… У Горелова сложилось впечатление, что вокруг него паноптикум из болезненно ущербных людей – алкоголиков, скрытых шизофреников, жуликов, корыстолюбцев.
Не брезговал Конгресс США прикрывать и откровенных нацистских преступников, переквалифицировавшихся в журналисты:
Иногда, правда, и с ними получаются недоразумения, как, например, с редактором отдела по имени Андрей Зарубик. Этот беленький, сухонький старикашечка недавно буквально взорвался, когда два молодых эмигранта из СССР начали изъясняться меж собой на иврите. – Заткнитесь! – закричал вдруг Зарубик почему-то на немецком языке: – Я все-таки гауптштурмфюрер СС.
Сравним колоритную сцену с отрывком из письма к Смирнову от 6 июля 1983 года:
Один старый эмигрант, дряхлый кретин, спросил меня, хотел ли бы я участвовать в оккупации Ленинграда? И когда я выразил ужас по этому поводу, он сказал: «Вы – третья волна, дети комиссаров и лавочников…»
Сборник «Ради безопасности страны» вышел тиражом сто тысяч экземпляров. Вскоре последовала допечатка – двести тысяч. Сравним эти числа с тиражами книг самого Довлатова в Америке.