Довлатов

Я вел экскурсию по Дому-музею в Михайловском вслед за Сергеем, то есть моя группа шла за его туристами по всем залам. В одной из комнат мы застряли, потому что группа Сергея не освободила вовремя следующий зал. Я стал прислушиваться, и до меня донеслись следующие строки: «Ты жива ль еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет!» Я страшно удивился: что это он Есенина читает? Оказалось, он случайно процитировал Есенина. Но как мастерски Довлатов выпутался из этого положения! Я слушал, как он говорил о влиянии Пушкина на советскую поэзию, и не знал, смеяться ли мне над создавшейся ситуацией или восхищаться его рассказом.

Я обмер. Сейчас кто-нибудь выкрикнет:

«Безумец и невежда! Это же Есенин — „Письмо к матери“…»

Я продолжал декламировать, лихорадочно соображая:

«Да, товарищи, вы совершенно правы. Конечно же, это Есенин. И действительно — „Письмо к матери“. Но как близка, заметьте, интонация Пушкина лирике Сергея Есенина! Как органично реализуются в поэтике Есенина…» И так далее.

Я продолжал декламировать. Где-то в конце угрожающе сиял финский нож… «Тра-та-тита-там в кабацкой драке, тра-та-там под сердце финский нож…» В сантиметре от этого грозно поблескивающего лезвия мне удалось затормозить. В наступившей тишине я ждал бури. Все молчали. Лица были взволнованны и строги. Лишь один пожилой турист со значением выговорил:

— Да, были люди…

(Сергей Довлатов, «Заповедник»)

Людмила Кравец:

Конечно, все, кто работал с Довлатовым в Заповеднике, могут рассказать массу смешных и странных историй о нем как об экскурсоводе. Но никогда нельзя быть уверенным в их подлинности, потому что большинство из них распространял он сам. У меня лично еще тогда, до того как я узнала о псевдокументализме его прозы, байки Сережи вызывали сомнения. Например, он рассказывал нам о своей работе в Ленинградском экскурсионном бюро. Якобы во время одной из экскурсий, не зная, о чем бы еще рассказать, он стал декламировать выдуманный им эмоциональный монолог о Ленине: «С балкона этого дома Ленин произносил речь о роли пролетарской культуры…» Поднял голову — а у дома никакого балкона нет. После этого его уволили. Правда это или нет — не знаю. Рассказывал тоже, что в Святогорском монастыре, который мы сокращенно называли Святомоном, один из иностранных экскурсантов забрался с ногами на могилу Пушкина. Довлатов, по его словам, сказал ему на чистейшем английском: «Слезай отсюда, грязная свинья!»

Наталья Антонова:

После экскурсий все собирались и устраивали пиршество. Самое любимое место было у Андрея Арьева. Его жена Аня была женщиной, которая создавала вокруг всех уют, Она жарила потрясающе вкусное мясо. Мы закусывали этим мясом, и встречи казались по-настоящему праздничными.

Кстати, через несколько дней после нашего знакомства (я уехала в Ленинград, а он остался там) Сережа мне прислал свою фотографию. На ней он в Пушкинских Горах, и у него флюс. На оборотной стороне стихотворение:

Взглянув на эту каторжную рожу,
Ты не узнаешь (в том уверен я),
Красивого Довлатова Сережу,
Который хамски лез к тебе в друзья.
Не думай, что меня ударил Форман,
Не думай, что меня ударил Клей,
Мое лицо переменило форму,
Но содержанье — в русле прежних дней.
Зуб вырван мой! Десна моя зашита,
Гной удалён (прости сию деталь),
Я в Пушгорах. Ты мной не позабыта,
Но я забыт тобой. И это жаль!

Владимир Герасимов: