Довлатов

Итак, я поселился у Михал Иваныча. Пил он беспрерывно. До изумления, паралича и бреда. Причем, бредил он исключительно матом. А матерился с тем же чувством, с каким пожилые интеллигентные люди вполголоса напевают. То есть для себя, без расчета на одобрение или протест.

Трезвым я его видел дважды. В эти парадоксальные дни Михал Иваныч запускал одновременно радио и телевизор. Ложился в брюках, доставал коробку из-под торта «Сказка». И начинал читать открытки, полученные за всю жизнь.

Читал и комментировал:

«…Здравствуй, папа крестный!.. Ну, здравствуй, здравствуй, выблядок овечий!.. Желаю тебе успехов в работе… Успехов желает, едри твою мать… Остаюсь вечно твой Радик… Вечно твой, вечно твой… Да на хрен ты мне сдался?..»

(Сергей Довлатов, «Заповедник»)

Наталья Антонова:

Сережа мне прислал письмо, которое, к сожалению, у меня не сохранилось. Оно было замечательно оформлено — обклеено марками по 2 копейки. Обратный адрес был указан такой: гостиница Астория, Рассолу Гамзатову. Когда у меня на работе увидели такой обратный адрес, меня тут же вызвали к директору. Я дрожащими руками вскрыла конверт и прочитала следующий текст:

«Будучи великим („великим“ зачеркнуто, написано — „известным“) поэтом, остальное излагаю в стихах:

Я жил, не ведая печали.
Доволен жизнью был сполна.
Детишки грязные кричали,
Ворчала глупая жена.
Но есть во мне такое свойство,
Которому и сам не рад.
Мной овладело беспокойство,
И я поехал в Ленинград.
Желая встретиться с поэтом,
Узреть священные места,
Я столько лет мечтал об этом.
И вот исполнилась мечта!
Автобус трогается плавно,
Туристы замерли вокруг.
И вдруг Наталья Николавна
Передо мной явилась вдруг.
Я задрожал, свершилось чудо,
Сбылись невинные мечты.
Я задрожал не в смысле блуда,
А в смысле чистой красоты.
Ведь я, хоть лет уже немало,
В душе Антоний, Гамлет, Сид,
Но то, что до войны стояло,
Теперь, пардон, едва висит.
Увы, не смею вас неволить,
Но все же есть проект такой:
Нельзя ль Антонову уволить,
Чтоб не смущала мой покой?
Не заслоняла б важной темы,
Не растлевала слабых душ.
Позвольте мне спросить вас, где мы:
В музее или в Мулен Руж?
Кровоточит живая рана,
Стучит в висках, болит нога.
Народный гений Дагестана,
Рассол Гамзатов, ваш слуга.»

Людмила Кравец:

Я помню, как-то раз он мне дал почитать какие-то машинописные листочки. Потом я поняла, что это, видимо, был будущий «Компромисс», который он начал писать в Пушкинских Горах. Тогда то, что он писал, мне совершенно не понравилось. Я в то время зачитывалась Распутиным, плакала над «Прощанием с Матерой» или «Последним сроком», так что Сережины редакционные хохмочки не произвели на меня никакого впечатления. Еще я читала его рассказ в сборнике «Молодой Ленинград», какие-то газетные заметки. Все это казалось мне каким-то беспомощным. Он сказал, что я отреагировала так же, как и его жена Лена. Видимо, она поначалу тоже не понимала его литературы.

Что касается «Заповедника», я долго не решалась его прочесть. Все мне говорили, что это не произведение, а гнусный пасквиль. Но когда я все-таки прочла эту повесть, я увидела в ней подлинно трагическую книгу. «Заповедник» — художественное произведение, которое почти не имеет отношения к реальности, поэтому не надо искать в нем прямых параллелей с ней и прототипов.

Владимир Герасимов: