Этой ночью мне удалось вздремнуть лишь пару часов. В отделении скорой помощи был большой наплыв. Старая Кошелка до сих пор на операции, которую начала в пять утра. Вызвали даже мистера Прайса: из-за прободения язвы кишечника пациент мог вот-вот умереть. С другого конца коридора я наблюдал за тем, как Старая Кошелка объясняла ему, что сейчас с ним будут делать. Он подписал согласие, и его повезли в операционную. Хирургам в больнице приходится нелегко – каждый день от них зависят человеческие жизни. Я же отвечаю только за то, чтобы вовремя приносить рентгеновские снимки и ровно катить тележку с картами на обходе.
Я посидел в дежурке, посмотрел телевизор и уже собирался отправиться в отделение и проводить обход в одиночку. Но тут услышал, как распахивается входная дверь и кто-то насвистывает в холле. Потом со скрипом приоткрылась и дверь дежурки: на пороге стоял старик лет восьмидесяти. Улыбаясь, он вошел и начал поднимать пустые пакеты и коробочки, разбросанные по полу. Я потряс головой, чтобы убедиться, что не сплю. Кто он такой – пациент?
Он вышел на пару минут, а потом вернулся с кружкой чая, которую поставил на стол передо мной.
– Пожалуйста, доктор, – сказал старик. – И извините, что вас побеспокоил. Вы же пьете без сахара, правильно?
Он снова взялся за уборку, пока я, остолбенев, молча таращился на него.
– Я вам не мешаю, доктор? – спросил он еще через какое-то время.
– Да нет… хм… позвольте, я вам помогу, – сказал я, внезапно осознав, что сижу, задрав ноги на стол, и прихлебываю чай, пока старик, которому больше, чем моему деду, на четвереньках ползает по полу передо мной, подбирая мусор. – Ну что вы, не надо, – запротестовал я, отнимая у него черный мусорный мешок.
– О, я не против, я всегда тут прибираю. Кстати, доктор, я принес воскресные газеты, хотите почитать?
Слово «доктор» он произносил по-особенному – со старомодной почтительностью, – в отличие от обычных пациентов, которые бесцеремонно тебя окликают, когда проходишь мимо них по приемному или когда чем-нибудь возмущаются и рвутся тебя обругать. В его устах «доктор» звучало как «сэр» или «милорд», или еще какой-то почетный титул. Я чувствовал себя страшно неловко.
– Пожалуйста, зовите меня Макс, – сказал я, протягивая ему руку.
– Очень приятно, доктор! А я – Морис.
Мы обменялись рукопожатием. И прежде чем я успел поинтересоваться, кто он все-таки такой и что делает здесь в восемь утра в воскресенье, у меня затрезвонил пейджер, и я побежал в отделение, оставив недопитый чай на столе.
Свои вечера, точнее то, что от них остается, мы с Руби и Флорой частенько проводим, сидя за столом на кухне. Единственная утешительная новость за последнее время – то, что Руби заново перекрасила волосы и действительно стала блондинкой. Уж не знаю, чего она возится с ними, когда у нее есть куда более важные дела. Кажется, все свое свободное время мы вот так и сидим дома. У нас нет сил куда-нибудь выбираться, да и к тому моменту, когда мы освобождаемся, все уже закрыто. Порой бывает слишком поздно даже чтобы заказать доставку еды, поэтому приходится выживать на ассортименте круглосуточных заправок (вы удивитесь, какой роскошный ужин можно приготовить из плавленых сырков и быстрой лапши). Самое странное, что, несмотря на полное измождение, нам не хочется ложиться спать. Мы сидим, пьем чай и глядим в пространство в дружественном молчании. Бессмысленно расспрашивать, как у остальных прошел день: мы и так знаем ответ, потому что работа у нас одна. Это странное ощущение, когда устал до такой степени, что не можешь пойти и лечь. Кроме того, мы знаем, что стоит сдаться и завалиться в кровать, как в следующий момент уже надо будет вставать и снова идти на работу.
Тайна личности Мориса, ангела-хранителя нашей дежурки, раскрыта. Максина просветила меня, пока мы с ней искали потерянные снимки у доктора Палаши за батареей.
– О, это грустная история, – сказала она, орудуя вешалкой для одежды, которую держит специально для этих целей.
– Его жена умерла, кажется, лет десять назад, в восьмом отделении. По-моему, от рака. Он очень ее любил. А после ее смерти стал приходить в дежурку, убирать там и приносить газеты. Каждое утро. Представляешь, даже в Рождество. Говорит, это его способ отблагодарить всех за то, что врачи для нее сделали.
– Мелкий ублюдок! – воскликнула она, отвлекшись от Мориса и вытащив из-за батареи перегнутый и запылившийся конверт с потерянным снимком. – Так и знала, что он тут! Ну погодите у меня, доктор Палаши!
Дальше Максина добавила свою обычную присказку о том, что собирается с ним сделать: что-то про смазку и следующий снимок.
– Ты слепой? – спрашивает Труди, разливая чай.
– Нет, – слегка оскорбившись, отвечаю я.
– Весь госпиталь уже в курсе, – многозначительно замечает она, протягивая мне чашку.