Я ничего не могу для нее сделать и не очень доволен тем, что сестра вызвала меня. Все, что медицина могла ей предложить, уже испытано, и вот она умирает.
– Она хотела тебя видеть, – объясняет сестра, – думаю, она понимает, что это конец, и хочет, чтобы ты был рядом.
Это плохая новость. Я не знаю, что говорить умирающим. Я совершенно уверен, что разговоры с пациентами на смертном одре не упоминались в моей должностной инструкции.
– А нельзя позвать к ней священника или еще кого? – умоляюще спрашиваю я.
– Давай-ка, Макс, иди, – твердо говорит медсестра.
Я неохотно захожу в бокс, куда ее перевели. Не представляю, что буду сейчас говорить. Шторы задернуты, в воздухе витает странноватый мускусный запах, который, по словам медсестер, тоже является признаком приближающейся смерти. Пару секунд стою на месте, борясь с желанием сбежать, но тут миссис Баллен открывает глаза и подзывает меня к себе.
– Спасибо за все, что вы для меня сделали, доктор. И за то, что были так добры, – шепчет она сквозь кислородную маску.
Мне-то кажется, что я ничего для нее не сделал.
Я спрашиваю, не нужно ли ей что-нибудь, и она в ответ качает головой, но пододвигает свою руку к моей. Я сижу возле нее, кажется, лет сто, и держу ее за руку, пока не замечаю, что миссис Баллен больше не дышит. Остаюсь еще ненадолго и в эти минуты понимаю, что быть врачом значит не только выполнять всякие процедуры, спасая чью-то жизнь. Гораздо важнее лекарств, операций и обследований для миссис Баллен было то, что кто-то держал ее за руку, когда она умирала.
Тихонько прикрываю за собой дверь и возвращаюсь на пост.
– Молодец, – говорит медсестра, которая идет на перерыв.
Мы вместе отправляемся в буфет выпить чаю.
Хотя врачу полагается уметь дистанцироваться от пациентов, иногда это бывает трудно, особенно когда присутствуешь при последних мгновениях их жизни. К счастью, до нашего возвращения в отделение, другой врач успевает признать миссис Баллен мертвой.
Дежурю все выходные. Осматривал очаровательную даму, миссис Кирш, которую доставили с аппендицитом. Она мне улыбнулась и извинилась за беспокойство. И на весь остаток дня – пока договаривался об операции, назначал ей анализы крови и рентген, пока осматривал других пациентов, дожидавшихся в отделении скорой помощи, – я забыл, что сегодня суббота, что этой ночью мне точно не удастся поспать, что я пропускаю вечеринку в честь дня рождения близкого друга.
– Что это ты все время улыбаешься? – спрашивает одна из сестер, когда я прохожу мимо нее, собираясь выписать несколько рецептов.
Я призадумался.
– Даже не знаю. Просто так.
И лишь позже понимаю, что у миссис Кирш оказался не только аппендицит, но еще и редкое для наших ворчливых пациентов и, похоже, заразное хорошее настроение, которое я благополучно и подцепил.
Дежурка – место, где постоянно царит хаос. Там бросают свои вещички те, для кого она временно становится домом. Туда ты скрываешься, когда надо прийти в себя. Там пытаешься вздремнуть во время дежурства. Там сидишь между вызовами и напряженно размышляешь, или потихоньку спрашиваешь совета у врачей других специальностей, дописываешь письма или ненадолго отвлекаешься, сидя перед телевизором. Там всегда есть хлеб для тостов и чайник вечно кипит. Кто-то непременно висит на телефоне, перезванивая в отделение или ссорясь с секретариатом.
Время от времени из угла доносятся обрывки разговоров по мобильному, раздраженный свистящий шепот, свидетельство того, что чьи-то отношения не выдерживают перегруза на работе: «Я думала, твоя мать сегодня заберет его из сада»; «Нечего на меня кричать, ты знала, что у меня в эти выходные дежурство»; «Я же сказал, что буду, ОК? Обещаю сегодня уйти пораньше». В непрерывном фоновом шуме кто-то входит и выходит, раздаются сигналы пейджеров, и все, едва заслышав знакомый писк, бросаются проверять, не их ли вызывают, а поняв, что пока могут расслабиться, продолжают то, чем занимались, в то время как «счастливчик» берется за телефонную трубку. Повсюду остатки брошенных перекусов: кружки с холодным чаем, в котором еще плавает пакетик, недоеденные пиццы, картонные коробочки с остывшей китайской едой, с которых даже не сняли крышки – их донышко предательски сочится жиром, оставляя на столе масляные круги.
В выходные все по-другому. Врачей в больнице меньше, и они все время заняты в основных отделениях или в скоропомощном. Опустевшая дежурка нагоняет меланхолию, что для нее, вообще-то, нехарактерно.