Доверься, он твой

Если наказание, то по большому счету есть за что. За то, что называют самостью, за эгоизм, за пренебрежение к тем, кто рядом. А если указание, значит, нужно остаться с собой наедине и думать.

Скорее всего она примет второе, решила Ксения Демьяновна. Если первое, то кто-нибудь в мире наверняка доискался бы, за что человека забирает к себе такая нелепая болезнь. Но никто не знает причины, а потому нет лекарства от нее.

Потом, промучившись наедине с собой, Ксения Демьяновна позвонила профессору Назарову, который до конца дней готов числить себя другом Михаила Александровича. Она не знала, что Катерина уже говорила с ним.

Ксения Демьяновна приехала к нему, рассказала о своих поисках и выводах. Он предписал ей сделать некоторые анализы, потом отправил на обследование и подтвердил: она совершенно права. Похвалил – могла бы стать хорошим диагностом. Добавил, что ученый-этнограф, по сути, диагност, он определяет внешнее и внутреннее состояние целых народов.

– Лекарства нет, не было и не скоро будет. Мы работаем. Кстати, Катерина согласилась работать у меня.

– То есть как? – потрясенно спросила Ксения. – Она учится на химфаке, она хочет работать в парфюмерии.

Алексей Иванович вздохнул:

– Парфюмеров много. Их поле густо засеяно, пробиться трудно, много сорняков. – Он поморщился. – Поэтому лучше пойти ко мне в лабораторию да поискать вместе со мной лекарство от твоей болезни. Ты не понимаешь, какова твоя дочь!

Она насторожилась. Для Катерины этот шаг – перемена всей жизни. Выбирая профессию, ты выбираешь среду, в которой предстоит жить. Дочь надеялась попасть в круг тех, кому недостает только изысканных и постоянно новых ароматов. Но пойти работать к профессору Назарову означало иное: видеть больных, для которых главное – обычная осмысленная жизнь.

Должна ли она остановить дочь?

Ксения Демьяновна смотрела на пятнистые от старческих веснушек руки профессора Назарова. Ему не слишком долго работать здесь, отметила она. Катерина, если придет к нему и если ей повезет, успеет написать диссертацию, защититься при Назарове. А потом и занять его место?

Но с каждой минутой она чувствовала, как нарастает радость. Но с чего бы это? «Не лукавь, – одернула она себя. – Ты рада, что дочь бросит все, будет спасать тебя».

Она поймала на себе взгляд Алексея Ивановича.

– Благодари мать и Мишу, они из Катерины сделали то, что тебя спасет.

Ксения Демьяновна почувствовала, как краснеет, хотя, казалось бы, что такого сказал старик.

Вспоминая о той сцене сейчас, она снова почувствовала прилив крови к щекам.

– Ты хорошо выглядишь, тебе идет румянец, – не унимался насмешливый профессор.

– Мне повезло с кожей, – в тон ему ответила Ксения.

– С матерью и Мишей тебе повезло, – проворчал он.

Но она сказала правду. Она всегда выглядела моложе своих лет из-за кожи. Казалось, на «строительство» ее лица было отпущено мало кожи, поэтому она натянута, как на барабане. С годами кожа не растянулась, что придавало лицу некоторую неподвижность, но оно избавлено от глубоких морщин. В ее возрасте, насмешливо замечала Ксения, большинство женщин похожи на шарпеев. Собак, у которых лишняя кожа всюду свисает складками.

Катерина унаследовала моложавость матери. Более того, ее лицу досталось больше кожи, оно подвижнее и милее.

Катерина работала в Центре у Назарова, а Ксения боролась с собой. Но чем дальше, тем труднее. В светлые часы возвращения к себе думала, как лучше распорядиться собой. Сработал закон притяжения информации. От Ольги Петровны узнала, что ее свекор болел этой же болезнью. Его отвезли в лечебницу, в Дом на Каме, к доктору Верхотину, который считал, что больным этой болезнью лучше жить вместе. Он создал что-то вроде общины, где больные живут, обслуживают себя.

Ксения открыла карту и нашла истоки реки Камы. Она знала эти места – непроходимая тайга, чистый воздух. Она расспросила Ольгу Петровну о деталях, все, что услышала, ей понравилось. Настал день, когда она сказала Катерине:

– Отвези меня к доктору Верхотину...

Вспоминая о тех днях, Ксения не могла спать. Она то отбрасывала плед, то натягивала. Точно так она не могла спать и раньше, когда думала об этом. Бессонница? Это не самое страшное. Она точно знает, что есть кое-что хуже – безмыслица. Именно так, а не бессмыслица, которая возникает при болезни Альцгеймера. Но когда здоровый человек совершает поступки без мысли о последствиях – куда страшнее. Она совершала их, не думая – хорошо бы о себе, но и о тех, кто с ней связан. Как бывает: тот, кто рядом, страдает сильнее.

Но разве сейчас, здесь, в Доме на Каме, она не получает свое сполна? – попыталась возмутиться Ксения Демьяновна.

Усмехнулась. А что такого дурного здесь? Все самое трудное досталось Катерине. Жизнь дочери изменилась внезапно, навсегда. Причина – в ней, в матери.

Да, она, Ксения Улановская-Веселова, всегда жила как хотела. Делала что хотела. Она удивляла не только себя, но многих. А когда в сорок два года родила сына Федора от полузнакомого, как говорила всем, якута-проводника, нанятого для экспедиции, многие потеряли дар речи.