Доверься мне

Потому что в груди у меня зияла проклятая дыра, и сделать я с ней ничего не могла, ведь ничто не способно исправить того, что мы со Спенсером причинили друг другу.

Среди недели к нам заглянули Морин и Эверли. Они принесли с собой гигантскую лазанью, которую мы съели все вместе. Мне все сильнее нравились эти двое – они не задавали вопросов. И это притом, что я существовала в режиме зомби и – за исключением парочки нечленораздельных звуков – никак не участвовала в беседе. Еще перед уходом Эверли вручила мне новую домашнюю работу из «Писательской мастерской» и передала привет от Нолана. Он заставил ее пообещать, что она отдаст мне последнее задание. Даже требовал от Эверли фото в качестве доказательства. Вот чудак.

В тот же вечер я села за папин древний компьютер, чтобы написать сочинение. Нам нужно было рассказать про воспоминание из детства, которое особенно повлияло на нас во взрослом возрасте. Я окунулась в работу и написала об отцовской мастерской и дне, когда я играла с его фрезером и повредила дорогую деталь от мебели. Вместо того чтобы наорать на меня, папа отнесся к этому спокойно и поговорил со мной об опасностях в мастерской. Это воспоминание засело у меня в памяти, потому что сначала я хотела не признаваться в том, что это я сломала дверцу шкафа. Я очень боялась гнева отца и думала, что он больше не будет брать меня на работу. И оказалась полностью не права. Он сразу увидел, что что-то не так, присел передо мной и, глядя в глаза, объяснил, как опасен мой поступок и что могло произойти. Оглядываясь назад, я поняла, что это один из тех моментов, которые изменили наши отношения и показали мне, что мы справлялись и без мамы. Что мы ни в ком не нуждались, кроме нас самих. Что можно решать конфликты без шума и ужаса.

Сочинение получилось намного длиннее, чем требовалось. Я писала до поздней ночи, даже на пару часов забыв о боли в сердце. И тут же пожалела, что не взяла с собой в Портленд ноутбук. Я уехала в такой спешке, что даже не задумалась ни о сломанном телефоне, ни о Ватсоне.

В четверг папа пораньше вернулся домой и принес огромную пиццу, которую мы слопали за просмотром игры «Блэкхокс»[11]. Когда отец предложил мне пиво, я вздрогнула. Так он напомнил мне о последнем вечере, когда я пила пиво.

– Нет, спасибо, – пробормотала я и отвернулась к телевизору с куском пиццы в руках, с которой капал сыр.

– А теперь, может, все-таки скажешь мне, что случилось, Воробушек? – спросил папа.

– Ничего не случилось. Мне просто нужен перерыв.

Целых два предложения подряд. Так много я не говорила за всю прошлую неделю. Судя по всему, односложный период пройден.

– В чем тебе нужен перерыв? – допытывался отец, которого, видимо, сильно пугало мое молчание.

Я сделала глубокий вдох и выдох, не способная облечь свои эмоции в слова. Просто мне гораздо лучше удавалось письменно выражать то, что творилось у меня внутри, чем устно.

– Я облажалась, пап, – прошептала я, ковыряясь в сыре, а потом потянула его вверх, чтобы намотать на палец.

– Что бы там ни было, мы все уладим. Точно так же, как всегда со всем справляемся.

Я чувствовала на себе его взгляд, но не отваживалась посмотреть на него. Наверняка мой режим робота тогда даст сбой, и я опять начну плакать. Не хотелось рисковать.

– Слышишь? Мы со всем разберемся. Уверен, все не так плохо, как ты сейчас думаешь, – продолжал он.

Я почти засмеялась. Почти.

– Хуже, пап. Поверь, – просипела я.

Он развернулся ко мне, я заметила это боковым зрением.

– Мне пора волноваться? – спросил отец настороженным голосом.

Собравшись с духом, я тоже села вполоборота, чтобы посмотреть на него.

– Нет. Это… кое-что личное. Я очень ранила одного человека и теперь должна жить с последствиями.

То есть с тем, что Спенсер больше никогда не захочет меня видеть. Что я одним махом лишилась всех друзей. Элли вместе с Кейденом – к ней это тоже относится. Я же была лишь приложением к ней и знала остальных всего девять месяцев.

– Тогда извинись, Доуни. Если Эдвардс натворил что-то, то он в этом признается, а не забивается в норку, – неожиданно сказал папа.

Я одеревенела.

– Я уже извинилась, и это не помогло.

Он хмыкнул и отставил бутылку на журнальный столик:

– Не так я тебя воспитывал.

Кусок пиццы упал мне на колени.

– Что, прости?

Его взгляд стал жестче:

– После того как ты порвала с Натаниэлем, я за тебя беспокоился, Воробушек. Хотя ты пыталась заставить меня поверить, что всё в порядке, мне бросилось в глаза, что что-то не так. Я думал, дело в том, что в расставаниях в принципе нет ничего хорошего, и не сомневался, что тебе не потребуется много времени, чтобы вновь начать искренне смеяться.

В горле образовался комок, я моргала как сумасшедшая. Прощай, Робо-Доун.

– Понадобились месяцы и переезд в другой город, в новую жизнь, чтобы ты опять стала такой же счастливой, как прежде. Чтобы ты снова смогла смеяться. А теперь ты приходишь ко мне с опухшими глазами и пустыми отговорками, хотя мы решили, что отныне будем честны друг с другом.

– Пап…