Доверься

– Доброе утро, – говорит мне, появляясь на пороге через несколько минут.

Волосы влажные и в беспорядке. По-прежнему голый. Я очерчиваю глазами его торс, живот, зацепляюсь за пах. Словно запомнить хочу его тело, которое мне очень нравится. Каждый сантиметр.

– Доброе утро, – отзываюсь натянуто. – Видишь, сегодня я не пытаюсь успеть накормить тебя. Компромисс.

– Я, как обычно, ем на лету, – отвечает Паша мягко. – Прости. Чайник поставил, выпью кофе по-быстрому. Так. – Он оглядывается. – Где же мои трусы?

Закрываю глаза и вспоминаю, как мы ввалились в спальню вчера. Как он трогал мои бедра, как гладил, сжимал, пока я обнимала его и целовала. Шептал всякое, я хотела и горела.

– Паш, – окликаю. Стараюсь, чтобы голос звучал спокойно и приветливо, но выходит слегка истерично. – Ты не мог бы показать мне свой телефон? Пока завтракаешь.

Я по-прежнему сижу на кровати, наблюдаю за тем, как Паша ходит по комнате, одеваясь. Нервы натягиваются, атмосфера в комнате становится тяжелой. Мы снова на Венере с ним. Планете-убийце, непригодной для жизни. Там нечем дышать, и у меня давит в груди. Если увижу у него те свои фото, это будет конец.

– Что? – не понимает Паша.

– Галерею покажи, пожалуйста. Мне нужно что-то проверить.

– А больше ничего не показать? – уточняет он насмешливо. Подходит и целует в лоб.

Смотрю на него и с каждой секундой убеждаюсь, что подозрения не напрасны. Он все про меня знает. Чувствую себя полной дурой, но надежда умирает последней. Может, накрутила себя? Ошибаюсь?

Карие глаза, высокий рост, обалденная улыбка. Отличное чувство юмора, преданность профессии. Свободный статус. Он мне так нравится!

– Если не покажешь, мы больше не увидимся. – Я опускаю глаза. – Это очень важно.

Пульс долбит в висках. Всегда с Пашей очень спокойно было, на это и купилась, этого и хватило, чтобы довериться.

– Значит, не судьба. Никому не позволительно рыться в моем телефоне. – Его голос звучит запросто и будто с усмешкой даже. Неприятной, грубой.

Смысл слов режет перепонки тупой бритвой, рвет на части. Слышать такое неприятно.

В груди колет.

Значит, не судьба.

Вот так просто? Я вскидываю глаза и приподнимаю брови, Паша уже полностью одет. Выглядит неотразимо. Он снова слишком хорош собой. Я лохматая, наверное. Но сейчас по фигу.

– Вот. Значит. Как, – произношу медленно. – Хорошо, я тебя услышала.

Он усмехается. Подходит, наклоняется, поцеловать хочет. Я отвожу голову в сторону, отстраняясь. Паша медлит, потом выпрямляется и выходит из комнаты.

Молча.

Секунд десять отбиваются ударами сердца. Следом хлопает входная дверь. Я закрываю глаза. Все жду, что он вернется, скажет что-нибудь. Пошутит, предложит поговорить все-таки.

Тишина подсказывает, что в квартире никого нет. Кроме меня. Окаменевшей, пораженной меня.

Не судьба.

Это все, получается? Конец?

Сердце стучит быстрее. Я прикладываю руку к груди. Поверить не могу. Просто не могу в это поверить! Глаза бегают.

Наверное, так лучше. Пусть все закончится, пока не успело толком начаться. Фильтр, апельсины, секс… Этого ведь недостаточно, чтобы полюбить человека? Чтобы душу разорвать на части. Пусть лучше так, чем снова сильная боль.

Потом бы хуже стало. Стократно. Адомайтис мог бы залезть мне под кожу. Запросто. Он такой, он сумел бы. Никаких сомнений.

Зябко обнимаю себя.

Опускаю голову. Еще бы пара дней, и я бы точно в него влюбилась.

Мелодия будильника заставляет вздрогнуть. Следом непрошеные слезы обжигают щеки.

Глава 20

Родители с первого взгляда понимают: со мной что-то не так. И если мама тактично ждет, пока я позавтракаю после поезда, выпью кофе, схожу в душ, в конце концов, то отец выдает прямой вопрос, не стесняясь:

– Что случилось? Рассказывай.

Усилием воли заставляю себя принять естественный уставший вид.

– Работы много, – объясняю уклончиво. – Замоталась. Хочу расслабиться и ни о чем не думать. Эта зима какая-то нескончаемая.

– Это точно. У нас батареи перемерзли… – Дальше отец подробно рассказывает, как в одном из его строительных магазинов прорвало трубу и как они в мороз спасали ситуацию.

С виду папа замкнутый и властный человек, с близкими же людьми расслабляется, становясь добрым и отзывчивым. Поболтать обожает, слово вставить проблематично. А мне к тому же интересно послушать.

Обсуждая насущное, я ненадолго отвлекаюсь от Паши. Паши, чтоб его, Адомайтиса! Мужчины, из-за которого всю прошлую ночь глаз сомкнуть не получилось. Усталых, покрасневших глаз.

Он ведь позвонил мне накануне вечером. Не постеснялся после того, как демонстративно ушел утром, больно щелкнув по носу безразличием.

Его голос звучал осторожно, но не так равнодушно, как в прошлый раз. На Меркурии теплеть начало с рассветом? Вот только мне стало все равно.

Паша спросил, во сколько поезд. Предложил проводить.

Я растерялась и наврала, что билеты поменяла и уже в вагоне сижу. Потом сама сумку тащила по вокзалу в ночи – гордая и свободная дура. Не знаю, чего хотелось больше. Подвига с его стороны, наверное. Чтобы сам нашел, сам догнал, объяснился. Перечитала в юности любовных романов.

Мы поговорили странно.