Доверие

— Я, — не оборачиваясь, ответил секретарь. Его лопатки, обтянутые толстой тугой тканью комбинезона, медленно шевелились. Он вел машину на предельной скорости, вел виртуозно.

— Вы вооружены?

— Никак нет. Мой комбинатор в приемной, в левом верхнем ящике письменного стола.

— Мы летим сейчас в Совет. Вероятно, вам придется убить товарища Чанаргвана. Лопатки Чжу-эра на миг замерли, но лишь на миг.

— Неужели в этом возникла необходимость?

— Я полагаю, мне не удастся уговорить его покончить с собой. Кроме того, мне нужно жестокое убийство, а не тихая кончина. — Ринальдо помедлил. — Знаете, голубчик, у меня в домашнем архиве хранится очень любопытный документ. Специалисты датируют его маем-апрелем тысяча девятьсот восемнадцатого года. Что-то периода Великой Октябрьской революции, какой-то приказ по полку, не выше, может, даже по батальону. Вот послушайте. — Ринальдо прикрыл глаза. — Красное командирство есть сознательное революционное красное геройство, при посредстве которого более сознательный революционный боец, а также перешедший целиком, полностью и бесповоротно на позиции рвущего свои цепи пролетариата, имеет право и обязанность указать менее сознательному революционному бойцу, где, как и когда последний должен положить свой живот на алтарь мировой революции, а при отказе заставить любыми средствами. Если же красный командир-герой укажет неверно и тем бесполезно прольет рабочую народную кровь, мы самого его прислоним к стенке. Красный командир всегда помнит об этом.

— Так точно, товарищ председатель комиссии, — ответил Чжу-эр, дослушав. Вот я уже и председатель, усмехнулся Ринальдо. Милый Чжу-эр…

— Мы поговорим, а вы будете слушать. Когда я скажу… ну, к примеру: «Ты сам виноват», — вы его убьете. Постарайтесь сделать это возможно более зверски.

Внизу, медленно поворачиваясь, возникала из дымки устремленная ввысь громада Совета, резкая и чистая, словно кристалл пламени, сияющая под лучами заходящего Солнца. Солнце… Ринальдо посмотрел на парящий у горизонта, погруженный до половины в пурпурную дымку распухший диск, а потом вновь уставился на стеклянную махину, посверкивающую багровыми бликами. Орнитоптер, замедляясь, снижался, планируя вдоль километрового фасада, и стали видны колоссальные буквы, выгравированные вдоль всей стены, — первые фразы Конституции человечества, принятой тридцать семь лет назад:

«$1. Каждый человек имеет неотъемлемое право на удовлетворение своих естественных потребностей как духовного, так и материального порядка.

$2. Потребности индивидуума, не направленные в конечном итоге к благу и процветанию всей совокупности индивидуумов, называемой человечеством, не могут быть признаны естественными для данной совокупности, следовательно, не могут подлежать удовлетворению».

Глава третья

…Демократично для нас то, что служит интересам народа, интересам коммунистического строительства.

(Аплодисменты.)

То, что противоречит этим интересам, мы отвергаем, и никто не убедит нас в том, что это неправильный подход. Мы твердо знаем, в каком направлении идем, совершенствуя нашу политическую систему. Мы полностью убеждены в правильности выбранного нами курса.

(Продолжительные аплодисменты.)

Отчетный доклад ЦК КПСС XXV съезду Коммунистической партии Советского Союза. Политиздат, 1976, стр. 103.

Чанаргван был пьян. Он сидел, врубив голову в зеркальную поверхность стола, сложив огромные волосатые руки на затылке, и что-то неразборчиво бормотал. На противоположном конце стола валялся комок бумаги — бланк шифровки о гибели сегодняшнего корабля. От него к огромной лохматой голове тянулись пустые стаканы и бокалы.

На звук шагов Чанаргван шевельнулся, с усилием поднял голову. Волосы, спутанные и влажные от испарины, свешивались на его налитые кровью, медленно ворочающиеся глаза.

— Всё равно, — прохрипел Чанаргван. — Всё равно… Железная воля!.. Корабль за кораблем!!! — Он вздыбился было из кресла, но тут же упал обратно. — Как ты думаешь, старик? — беспомощно спросил он. — Может, бог все-таки есть? Ведь это… ведь как можно всё это объяснить, ведь это не случайность, это сознательное издевательство, ведь ночью мы прокатали и двигатель, и запалы, это же невозможно…

Ринальдо стоял у порога и с жалостью смотрел на друга. Трагедия, думал он. Трагедия. Кто придумал поставить адмирала во главе оперативного правительства? Это они убийцы, а не я.