— Не могу представить, — решительно сказала Чари. — Уж или да, или нет.
— Это не совсем так, — с удовольствием произнес Ринальдо. — И потом, Чари… Есть женщины, с которыми надо вовремя расстаться… — Он помрачнел. — Чтобы… чтобы на всю жизнь застраховать себя от одиночества. Понимаете?
— Нет, Ринальдо…
— Чари. Если разойтись, покуда еще любишь, остается воспоминание. И всю жизнь впоследствии равняешься на него, борешься за него. Если же промедлить — не останется даже любви, даже нежности, даже воспоминаний, от которых становится светло… всё выгорело, израсходовалось на обреченную борьбу, на гальванизацию трупа, обретешь лишь вакуум, пепелище, Чари… — Он передохнул. — Мне часто бывает грустно, но пусто — не бывало никогда. Ты понимаешь? А пустота стократ хуже грусти. Грусть помогает работать. Дает силы. Дает цель. Пустота сушит, губит, останавливает. Я всё еще… каким-то изгибом — люблю. Я никогда не стану одинок.
Чари, чуть приоткрыв рот, зачарованно смотрела ему в лицо. Когда он замолчал, она отвернулась, оглядела начавший темнеть лес и несмело спросила:
— А… Ринальдо, вам сколько лет?
— Ух, до черта, — ответил Ринальдо, и тогда в лесу раздался приближающийся топот, и Чжу-эр, вздымая тяжелыми бутсами песок, галопом вылетел из-за поворота. Он сразу замедлил бег, притормаживая у крыльца. Он тяжело дышал, и воротник его куртки был расстегнут на одну пуговицу. Еще на бегу перехватив удивленный взгляд Ринальдо, он мгновенно застегнулся.
— Глаза Чари округлились.
— Кто это? — пробормотала она чуть испуганно.
— Товарищ заместитель председателя комиссии! — воззвал Чжу-эр. — Вам радио от товарища Акимушкина!
Мгновенное удушье сжало грудь, и Ринальдо на секунду ослеп и оглох, но тут же пришел в себя, не успев даже упасть. Он только прижался спиной к резной колонне. Упавшая пелена тут же лопнула, и Ринальдо увидел испуганное лицо Чари.
— Ну, что там? — спросил он, и Чари прикусила губу, давя готовый вырваться вопрос. — Что взорвалось еще?
— Никак нет, не читал! — ответил Чжу-эр. — Зашифровано вашим шифром! — Он браво выхватил из одного из бесчисленных карманов пятнистый бланк. Ринальдо наложил дешифратор.
«Акимушкин — Казуазу. С Ганимеда, из института внепространственной связи поступил крайне странный запрос, имеющий, очевидно, связь с событиями последних дней. Во-первых, директорат института просит прислать звездолетный нейтринный запал, необходимый для неких экспериментов. Во-вторых, по просьбе сотрудника института Саранцева М.Ю. - специально оговорено, что по частной просьбе, — директорат запрашивает наш Центр, не было ли замечено неполадок и сбоев в работе нейтринных запалов при последних стартах».
Ноги перестали держать Ринальдо. Чжу-эр попытался поддержать заместителя председателя, но Чари опередила секретаря. Ладонь Ринальдо, шарившая по воздуху в поисках опоры, встретила неожиданно твердую, горячую ее руку.
— Вот… — выдохнул Ринальдо и больше ничего не смог произнести. — Вот… — Он сразу понял всё. — Опять, как с Солнцем… Чари…
— Я здесь, — поспешно сказала она. Он закрыл глаза.
И когда он вновь открыл их, больше не было ни слабости, ни удушья, ни воспоминаний. Он пружинисто распрямился, так стремительно, что Чари, стоявшая наготове за его спиной, отпрянула. Ринальдо обернулся.
— Прости, любезная Чари, — сказал он, не улыбаясь. — Мне надо ехать.
— Езжайте… — растерянно сказала она. — А вы еще к нам?.. Он пожал плечами.
— Если вам неудобно, то я к вам. Куда, а?
— Комиссия по переселению на Терру, заместитель твоего отца, — ответил он и улыбнулся совершенно жесткой улыбкой. Всем лицом, без половины. — Я буду ждать. — Он галантно поцеловал ей руку, упруго спрыгнул с крыльца и поспешил по дорожке, так что верный Чжу-эр едва поспевал за ним.
Орнитоптер стоял в сотне метров от дома, на ближайшей полянке.
— В Совет, — сказал Ринальдо, садясь на заднее сиденье. Чжу-эр вспрыгнул за пульт, и машина резко взмыла в вечернее небо.
— Хорошее радио? — осмелился спросить секретарь.
— В высшей степени, — ответил Ринальдо. — Видите, голубчик, мы с вами не знаем, отчего взрываются корабли, а некто Саранцев М.Ю. с Ганимеда знает.
Так. Прекратить убийство гвардии человечества и не повредить доверию человечества к государственному аппарату. Ганимед все решил. Хватит отдыхать. Хватит распускать сопли. Ганимед. Смешно. Ринальдо проводил взглядом проваливающийся в деревья домик. Прощай, думал он. Прощай.
— Голубчик, — позвал Ринальдо.