Достучаться до звёзд

Он грустно улыбнулся. Плата оказалась слишком высокой. Молодость безвозвратно ушла, просыпалась песком сквозь пальцы вечности. Правитель Кипра с силой ударил по воде. Морская гладь разбилась. Заискрилась миллионами брызг в лучах заходящего солнца. Плеснула мелкой россыпью в лицо. Заставила зажмуриться. Неужели так и не получится? Неужели идеал так и останется призрачным образом, далёким и недостижимым?

Но нет! Его сегодняшняя работа восхитительна. Пигмалион чувствовал, что новое творение перевернёт все представления о Красоте и Гармонии. Эллада будет потрясена. Только ещё кое-что подправить… Несколько последних штрихов… Главное успеть, успеть до того, как Мойры перережут нить его жизни.

Пигмалион решительно поднялся, но не смог сделать и шага. Что-то тяжёлое давило, не давало сдвинуться с места. Словно тысячи злобных порождений Аида опутали тело невидимыми цепями.

Царь Кипра беспомощно сжал кулаки. Стиснул зубы. Неужели перевозчик Харон пригнал свою ладью к вратам его дворца? Но почему так рано? Почему дочери Ананке так жестоки? Неужели его нить Судьбы так коротка?

— Нет! Мне ещё рано умирать! Я не доделал главного! — воскликнул Пигмалион.

И сразу стало легче. Незримые оковы спали. Скульптор сглотнул. Вытер покрытое морскими брызгами и бисером пота лицо. Вернулся в мастерскую, где копошились слуги, где, укрытая покрывалом, стояла ОНА — статуя, лучше которой ещё никогда не выходило из-под его резца. Он чувствовал, что в фигуре из мрамора сосредоточилось всё его мастерство, его талант, понимание мира, Гармонии и Красоты. Изящные линии тела, прелестные черты лица… Осталось только довести работу до ума. А после не страшен и сам Аид.

Пигмалион взялся за резец. Привычным движением сжал рукоять молотка. Шагнул к статуе. Сорвал покрывало. И замер, не в силах пошевелиться.

С невысокого пьедестала на скульптора смотрела божественно прекрасная женщина, красотой своей не уступающая великой Афродите. Казалось, изваяние дышит, что оно вот-вот заговорит.

Пигмалион, ослеплённый красотой своего творения, попятился назад. Руки опустились. Инструменты с грохотом упали на пол.

Он всё-таки успел.

Скульптура была идеальна. Прикосновение металла только разрушило бы очарование и первозданную красоту женщины, рождённой из мрамора.

Воистину, это лучшее его произведение.

Ваятель опустился на покрытый меловыми разводами пол. Долго смотрел на своё творение, впитывая в себя его красоту и соразмерность. Заглядывавшие в мастерскую слуги понимающе кивали и тихо удалялись. Лишь старая подслеповатая кухарка осмелилась потревожить Пигмалиона.

— Кушать подано, господин.

— ВОН! — царь Кипра вскочил на ноги. — Все вон!

Слуги в страхе разбежались, а ваятель снова опустился на пол. Подтянул к груди колени, упёрся в них подбородком и снова уставился на холодный камень:

— Да, это моя лучшая работа. Само совершенство.

В ту ночь Пигмалион долго не мог заснуть. Молча сидел у ног статуи, думая о прожитых годах и своём одиночестве. У него никогда не было ни друзей, ни любимой, той единственной, которой можно доверить всё, которая не рассмеётся в лицо, не назовёт пустым, витающим в облаках мечтателем. Он не знал, что такое любовь.

Мать умерла рано. Он почти не помнил её. Отец же и слышать ничего не хотел о каких-то чувствах. По его мнению, взять можно было всё. Вопрос только в цене. А любовь, дружба… Пустой, никому не нужный хлам. Так и воспитывал сына.

И вот теперь он, любимец богов и всей Эллады, искусный ваятель и царь Кипра, одинок.

Хотелось завыть.

Пигмалион сжал зубы. Заиграл желваками. Боги лучше знают. Место каждого предопределено, и восставать против Судьбы глупо. Ей покорны даже олимпийцы.

Но как всё же хотелось найти вторую половинку. Ту, которая поддержит, согреет и поймёт. Будет любить не за монеты, а искренне и чисто. Живое существо со своими достоинствами и недостатками, мыслями и чувствами.

Обуреваемый мрачными мыслями, царь Кипра и сам не заметил, как уснул.

Новый день принёс новые страдания.

Пигмалион всё больше привязывался к холодному изваянию. И каждый взгляд лишь убеждал его в том, что скульптура идеальна. Сама Гармония. Совершенный элемент бытия. Пигмалион забыл покой, еду, сон, работу, самого себя и даже богов Олимпа. Пигмалион забросил резец и молоток. В полном одиночестве — днём в лучах Гелиоса, ночью при свете лампады — любовался царь изваянием, которому дал имя Галатея. Он стал разговаривать с ней. Рассказывал о своей жизни: о детстве, о юности. Делился впечатлениями, мечтами и страхами. Она внимательно слушала.

Казалось, только стыдливость мешает ей двигаться и отвечать.

Потом пришла ревность. Правитель Кипра никого не впускал в свою мастерскую. Гнал слуг и гостей, и даже отца. Кроме его белоснежной Галатеи, возвышавшейся среди незавершённых работ и готовых статуй, ему никто не было нужен. Впервые его слушали — не заглядывали подобострастно в рот, не ждали награды, не задумывали козней. Просто слушали. И понимали.

А однажды Пигмалиону вдруг захотелось, чтобы Галатея ответила ему. Неважно что. Лишь бы не молчала.