Достопамятные деяния и изречения

Пожалуй, лучший его рассказ посвящен до сих пор актуальной проблеме — эвтаназии. Обычай добровольного расставания с жизнью он прослеживает у жителей Массилии, которую, без сомнения, посещал. Далее следует сам рассказ (II.6.8): «Я думаю, что этот обычай массилийцев заимствован не из Галлии, но из Греции, потому что наблюдал его на острове Кеос, где посетил город Юлид на пути в Азию вместе с Секстом Помпеем. Случилось так, что одна высокородная женщина очень преклонных лет, после того как объяснила согражданам, почему она хотела бы покончить с жизнью, решила прибегнуть к яду, причем сочла, что ее смерть станет более достославной в присутствии Помпея. Будучи носителем всех доблестей, этот достойный муж, преисполненный человечности, не мог оставить без внимания ее просьбу. Он посетил ее и обратился к ней с самой цветистой речью. Он долго и тщетно старался отвратить женщину от ее намерения, но в конце концов отчаялся. Она же, преодолевшая девятый десяток в здравом теле и разуме, улеглась на огромных размеров кровать более изящно, чем обычно, и, опершись на локоть, сказала: “Секст Помпей, пусть боги, от которых я ухожу, нежели те, к которым я направляюсь, вознаградят тебя за то, что ты не счел ниже своего достоинства побуждать меня к жизни и не отказался быть свидетелем моей смерти. Я-то сама всегда видела улыбающийся лик судьбы. И чтобы не увидеть ее нахмурившейся, я собрала остаток духа для счастливого завершения жизни, оставляя пережить меня двух дочерей и стайку внуков”. И потом… женщина распределила свое имущество и, поручив старшей дочери исполнить обряды в честь домашних богов, недрогнувшей рукой приняла чашу, в которой был растворен яд. После возлияния Меркурию она призвала его руководить ею в ее спокойном путешествии к лучшему месту в подземном мире, а потом с чувством выпила роковой напиток. Затем женщина начала говорить, какие части тела постепенно цепенеют одна за другой, как это оцепенение охватывает ее внутренности и доходит уже до сердца, и все же она попросила, чтобы ее дочери исполнили последнюю обязанность и закрыли ей глаза. А нас, римлян, пораженных таким неожиданным зрелищем и преисполненных слезами, она отпустила». Эта новелла Максима производит сильное впечатление и лишний раз подчеркивает, что ему свойственна была острота восприятия жизни, а не только книжность и «кабинетная» ученость.

Тем не менее Валерий — прежде всего историк-моралист, или скорее даже энциклопедист-моралист, продолжающий знаменитую традицию римского энциклопедизма, украшенную именами Катона Старшего, Марка Теренция Варрона, Авла Корнелия Цельса. Сам же Валерий в свою очередь сделался источником для Плиния Старшего, Плутарха, Авла Геллия. Наш автор не всегда щепетилен по отношению к своим предшественникам. Мы находим у него немало разночтений, особенно в случаях, когда речь идет о конкретных цифрах, будь то численность войска, суммы денег и прочее. Можно списать это на забывчивость Максима, а можно понимать и так, что для него важнее всего были выводы из того или иного примера, нежели точность рассказа.

Обычно каждый раздел у Валерия заканчивается так называемыми внешними примерами, взятыми не только из знакомого римлянам греческого мира, но и из жизни других народов: галлов, скифов, персов. Самые авторитетные писатели для Валерия в этих подразделах — Геродот, Платон, Ксенофонт, Фукидид. В Античности не принято было делать какие-либо ссылки на труды предшественников, но начитанные римляне, разумеется, без труда узнавали происхождение того или иного пассажа.