Достоин любви?

Через три дня после того, как Себастьян уехал в Суффолк, в Линтон-холл доставили адресованное Рэйчел письмо из канцелярии министра внутренних дел. Она распечатала его с трепетом: вид любого официального документа вселял в нее ни на чем не основанные опасения в том, что перед ней вот-вот вновь распахнутся ворота тюрьмы. Письмо, подписанное самим министром, содержало в себе извещение об отмене всех ограничений и условий ее освобождения. Рэйчел битых полчаса простояла с письмом в руках, читая и перечитывая единственный краткий абзац, не в силах поверить своим глазам. Министр не удосужился привести какие-либо доводы, легшие в основу столь неожиданного решения, он лишь уведомлял, что волей Ее Величества ограничения свободы для вышеупомянутой Рэйчел Уэйд объявляются недействительными; миссис Уэйд больше не обязана соблюдать означенные ограничения или подчиняться им и отныне считается свободной от всех условий, некогда связанных с окончанием ее тюремного заключения.

Ей больше не нужно являться раз в неделю к приходскому констеблю, не нужно ежемесячно ездить отмечаться у старшего констебля в Тэвистоке! Не нужно больше выплачивать штраф. Она свободна!

Рэйчел едва не обезумела от радости. Где же ей взять сил и терпения, чтобы дождаться возвращения Себастьяна? Ей надо было поделиться замечательной новостью хоть с кем-нибудь. Но с кем? Вокруг не было ни души, поэтому она пустилась в пляс в своем маленьком кабинете, взяв в кавалеры Денди, и лишь его заливистый лай заставил ее остановиться: она не на шутку испугалась, что вот-вот к ее дверям сбегутся все слуги в доме.

На следующий день было воскресенье. Рэйчел нарядилась с особым тщанием, надела даже модную, украшенную цветами шляпку, которую Себастьян заказал для нее в тот далекий, но памятный день у мисс Картер. Отказавшись от поездки в карете с другими слугами, она отправилась в церковь пешком, потому что погода стояла прекрасная. Усевшись в заднем ряду, она принялась новым взглядом изучать своих соседей. Неужели ее присутствие больше никого не возмущает, никому не кажется отвратительным? Во встречных взглядах, помимо любопытства, угадывались вежливость, почтительность, порой даже — но возможно ли это? — дружелюбие. Рэйчел пришла к неизбежному выводу, что она сама (хотя бы отчасти) виновата в своем одиночестве: убедила себя в том, что она пария, вот и стала парией. Неужели это правда? Лидии Уэйд нигде не было видно; в противном случае у Рэйчел, несомненно, уложилось бы совсем иное впечатление об обстановке, царившей в церкви Всех Святых в это незабываемое воскресное утро. Однако в отсутствие единственной в мире особы, ненавидевшей ее всей душой, Рэйчел впервые за долгое время ощутила себя обычной женщиной. Жительницей селения. Прихожанкой местной церкви. Работницей на жалованье. Подданной Британской империи. Такой же, как все. Как же оно прекрасно — это ощущение обыкновенности! Какую удовлетворенность и покой, какое неоценимое — и неоцененное! — преимущество дарит оно своему обладателю! Впервые за много лет Рэйчел от всей души возблагодарила Бога за бесценный дар.

Преподобный Кристиан Моррелл произнес одну из своих задушевных, хотя и несколько пространных проповедей, выбрав в качестве основной темы такое похвальное качество, как терпимость, а потом призвал всех встать и помолиться за упокой души Элеоноры Уйди, престарелой прихожанки, мирно преставившейся во сне вечером в прошлый четверг. Рэйчел искоса бросила взгляд на осиротевшую мисс Уйди, женщину средних лет, стоявшую с низко опущенной головой на несколько скамей впереди, ближе к алтарю. Рядом, заботливо склонившись к ее плечу, стоял капитан Карнок, в котором Рэйчел узнала одного из мировых судей, участвовавших в разбирательстве ее дела. В свободное от судейских дел время он занимался фермерством. Во время судебного заседания он показался Рэйчел бессердечным и бездушным тугодумом, но сейчас она видела его в ином свете. Его лицо и даже поза выражали сочувствие и заботу. Он был неравнодушен к горю мисс Уйди и, казалось, разделял боль ее утраты.

К скольким же еще людям Рэйчел была несправедлива?

Выйдя на ступени церковной паперти, она пожала руку преподобному Морреллу и поблагодарила его за прекрасную проповедь. На его красивом лице отразилось сомнение, но он поблагодарил ее и пригласил принять участие в благотворительных «пенсовых чтениях» у себя в доме вечером в следующую пятницу, где его жена как раз собиралась начать чтение «Нортенгерского аббатства» [49]еженедельными отрывками для всех желающих прийти и послушать.

— Это прекрасный способ поближе познакомиться с людьми, — добавил он с простодушной улыбкой.

Рэйчел пробормотала в ответ что-то невразумительное, однако сама мысль об участии в благотворительном мероприятии показалась ей заманчивой.