Достоевский

Новые впечатления расширяли первоначальный замысел; повесть явно грозила вылиться в роман; сюжет «Пьяненьких» как-то сам собой совместился в это новое рождающееся единство — она (Достоевский назвал ее Софьей, Сонечкой) будет дитя «пьяненького» семейства, но сюжет этот уже никак не вписывался в его исповедь (Достоевский уже нашел имя и для него — Родион Раскольников). В конце ноября, поняв, что повесть «Исповедь» уже никак не может вместить в себя новый замысел, Достоевский сжигает написанное и садится писать все заново. Работа теперь, когда материал уложился в его голове в какое-то последовательное единство, пошла споро, и уже январская книжка «Русского вестника» вышла с первыми главами нового романа Достоевского «Преступление и наказание». И чуть не одновременно с выходом этой истории о студенте-убийце Петербург был потрясен другими, уже не литературными историями, как будто подтверждавшими мысли писателя о помутившемся времени, толкающем порой даже лучших, чистых душой, с благородными даже помыслами людей на фантастические поступки. Сначала газеты сообщили об ограблении и убийстве студентом Даниловым ростовщика Попова и его служанки Нордман... Убийство это потрясло и Достоевского: казалось, сама действительность немедля воспользовалась сюжетом его романа, хотя сам Данилов, похитивший 29 тысяч деньгами и драгоценностями, конечно, мало чем напоминал «благородного убийцу» Раскольникова, во всяком случае, идеи облагодетельствовать человечество совершенно не входили в сознание этого красавчика франта, с юных лет вращавшегося почти исключительно в кругу ювелиров, ростовщиков и красивых женщин.

Но то, что совершилось 4 апреля, вполне восполнило и этот идейный пробел первого сюжета...

Достоевский прибежал к Майкову в крайнем возбуждении:

— В царя стреляли! — только и смог выговорить.

— Убили?!

— Нет. Но стреляли, стреляли, стреляли... — Они пошли на улицы, заполнявшиеся возбужденными толпами.

Александр II совершал свою привычную прогулку, как всегда без охраны, по Дворцовой набережной, когда неизвестный молодой, долговязый и белобрысый человек неожиданно выстрелил в него. Толпа набросилась на покушавшегося, и только подоспевшая на выстрел полиция избавила его от немедленного самосуда.

— Дурачье! — кричал преступник. — Я за вас же стрелял...

В ходе следствия выяснилось, что Дмитрий Владимирович Каракозов, так его звали, из студентов-ишутинцев, подготовивших цареубийство. Сын небогатого купца Ишутин организовал конспиративную группу с целью совершить мирный революционный переворот в России.

Летом 65-го он уговорил молодого ученого-фольклориста Худякова, социалиста по убеждениям, съездить в Европу и ознакомиться с новыми революционными идеями и теориями. Вернувшись в Россию, Худяков будто бы уверил ишутинцев, что он установил связь с «Европейским революционным комитетом», который якобы рекомендует терроризм и прежде всего убийство монархов как один из способов поднять народ на революционную борьбу. Следствие, однако, установило, что никаких заявлений подобного рода Худяков не делал, а все связи с комитетом и его «рекомендации» — выдумка Ишутина, вообще склонного к мистификациям и авантюризму. Ишутин надеялся таким образом придать своей деятельности всеевропейский авторитет. На одном из заседаний решено было образовать террористический центр — «Ад», который и должен был подготовить цареубийство. Каракозов, присутствовавший на заседании, и решил немедленно взять на себя исполнение долга.

Это уже было идеологическое преступление, убийство по идейным, теоретическим соображениям и именно — что и предугадывал Достоевский своим Раскольниковым — во имя благородной цели — облагодетельствования человечества. Но только ли?..

Идея Раскольникова обещала раскрыть его создателю неожиданные и для него глубины.

Публикация «Преступления и наказания» в московском «Русском вестнике» заставила Достоевского перебраться в Москву, тем более что с редакцией у него назревал серьезный конфликт: Катков объявил ему, что никоим образом не может допустить в своем журнале, чтобы толковательницей Евангелия и «нравственной спасительницей» Раскольникова-убийцы, оказалась... проститутка. Достоевский спорил, доказывал, ругался, вымарывал целые главы, но главную идею — внутренне чистой «вечной Сонечки» — все-таки отстоял.