Доспехи бога

Дан-Каданга прищурился.

— Будет тебе шаамаш-шур. Это во-вторых. — Между улыбчивых, словно припухших от бесчисленных страстных поцелуев губ неожиданно хищно блеснули ослепительно-белые зубы. — Сами приползут.

Владыка знал этот тон — тон Дылды-полководца, втравливающего младшего друга в очередное сомнительное приключение. Впрочем, ни одно приключение не закончилось плохо для наследника. И таким же голосом юный эрр Каданги после своей первой битвы отдал приказ зарубить восемь сотен пленных варваров, а потом, повернувшись к недоумевающему отцу, спокойно пояснил: «Ведь это же мои пленные, папа. Ты подарил их мне, так? А мне они не нравятся».

Император молча ждал.

А мерзавец Ллиэль потянулся за персиком, неторопливо сжевал его и тщательно вытер руки о клочья своего маскарадного наряда.

— Твои верноподданные, — сказал он как выругался, — забыли о вассальном долге. Их нужно встряхнуть. За шкирку. Как твой дед в год нашествия синелицых.

Дан-Каданга рывком подался вперед.

— Нужна опасность. Серьезная опасность. Для всех. Чтобы Шестеро почуяли вонь паленых задниц. Чтобы сами молили тебя о шаамаш-шуре!

— Уже согласен. И где я возьму им опасность? — Император развел руками. — У меня в опочивальне синелицые не кочуют.

— В твоих покоях кочуют другие твари, — заметил Дылда. — Но не о них речь. Тебе известно, Рыжий, что за этот год только у меня в Каданге холопы бунтовали семь раз?

— Бедненький, — посочувствовал Император.

— А ты не смейся. Тебе небось и невдомек, что в Империи третий год неурожаи.

— Вдомек, вдомек, — буркнул Рыжий. — Все уши мне прожужжали этими неурожаями: налоги-де платить не с чего…

— Бедненький, — очень похоже передразнил повелителя эрр Каданги. — Налоги ему не платят. А то, что вилланы с голоду пухнут? Что в Златогорье лебеду жрут? Что в Тон-Далае уже и до людоедства дошло?

— И кого съели? — вяло полюбопытствовал богоравный.

— Не эрров твоих драгоценных, к сожалению.

— А это мысль! — оживился владыка.

Ллиэль грохнул кулаком по спинке козетки, та развалилась.

— Ты, Рыжий, дураком был, дураком помрешь, и скоро.

— Так по делу говори! — заорал в ответ Любимец Вечности. — Что ты мне тут про несчастное быдло заливаешь? Мне что — сбегать пару пирожных им отнести?

— Не надо. Они нам нужны голодные и злые. Какое-то время Император кусал губу.

— Бунт? — разочарованно протянул он. — Ты о бунте, что ли, Дылда? А говорил: придумал, приползут… Сколько их было, тех бунтов, и сколько еще будет…

— Это ты сказал — бунт, — жестко отозвался друг детства. — А я говорю: война. Большая война, Рыжий. Чтоб полыхнуло в Баэле и — на всю Империю.

— Затопчут, — поморщился владыка. Дан-Каданга мотнул головой:

— Серых с дрекольем — да, сплющат и забудут. А если степные объединятся, а быдло за ними пойдет?

— Объединятся? Они ж режутся друг с дружкой и вождей не признают!

— Кое-кого признают…

Император поглядел на друга внимательнее.

— Оружие, — полувопросительно произнес он.

— Были бы деньги…

— Вот именно.

— Пусть Наместник Вечного не тревожит себя земными заботами…

Дылда зря не говорит, вспомнил Рыжий. Вдруг получится?

А Ллиэль вскочил с разбитой козетки и рубанул по воздуху кулаком:

— Под каждой задницей, понимаешь, под каждой! И Каданга никуда не денется. И Орден. Всем жарко станет! И вот тогда…

Император не утерпел, тоже встал:

— Шаамаш-шур…

— Правильно, сынок! — завопил Дылда, и крик его почти прорвался сквозь перезвон позлащенных бубенцов и заливистые трели флейт.

Рыжий тряхнул шевелюрой, расправил плечи и словно засветился изнутри, как и подобает Наместнику Вечного. Не часто Императора видели таким. И эрр Каданги, умница Ллиэль, как никто другой знающий пределы допустимому, подобрался, вытянулся в струнку, точно на официальной аудиенции.

— Эрр Ллиэль, наш верный и любимый вассал! Действуй по разумению своему, и да послужат дела твои благу престола и укреплению Империи. Мы дозволяем тебе обратиться к нам с просьбами.

Дан-Каданга склонил голову.

— Пусть Посланец Вечного молит пославшего его об успешном исходе.

— Да будет так.

— И пусть Посланец Вечного соблаговолит скрепить подписью и печатью эту грамоту.

Император скользнул взглядом по первым строкам:

«За помощь в подавлении мятежа врагов Империи…»

— Соблаговолю, — проворчал он, понемногу становясь самим собой — рыжим, конопатым, вечно неуверенным во всем. — Чем подписывать-то?

— Если Посланцу Вечного будет угодно! — Ллиэль шустро выхватил из рукава «морское перо», не нуждающееся в чернильнице.

— А печать? Думать же надо…

— Пусть Посланец Вечного не гневается! — Из того же рукава явился крохотный тигелек с «жидким золотом».

— Хватит, Дылда, — бросил владыка, — не во дворце.

Перо приблизилось к пергаменту. Замерло. Отодвинулось.

Не отрывая глаз от строк, Император прикусил морскую диковину.

— Что-то не так, государь? — негромко спросил Дылда.

— М-м… — сказал Коронованный. — А ты уверен, что… мы сможем загнать бъяхху обратно в кувшин?

Ллиэль улыбнулся.

— Позволь объяснить, государь… Несколько слов были сказаны очень тихо, на ушко.

— О, вот как!