После смещения Ягоды, который, как считал Сталин, гораздо больше волочился за невесткой писателя Горького, чем занимался делом, к власти в НКВД пришел Ежов. Отвратительный маленький человечек, малообразованный, с большими амбициями и явными гомосексуальными наклонностями, истерик и психопат. Это случилось в сентябре 1936 года. Мы с Алексеем прожили уже шесть лет, и я думала — так будет всегда. Я очень хотела подарить Алексею сына, которого он так желал. Но оказалось, это невозможно, долгое пребывание в холодном подвале у Каретникова, страшные побои, которым я подвергалась там, лишили меня счастья материнства. Надо было долго лечиться, чтобы осуществить свое Желание, правда, без особых гарантий. Но на это мне не было отпущено времени.
Для чего-то, я сначала не поняла, Ежов сразу же, как только Уселся в кабинете, затребовал меня к себе. Сколько Алексей ни пытался избавить меня от необходимости являться перед очи начальника, ничего не помогло, — Ежов настаивал. Когда я пришла, он долго выхаживал вокруг, заложив руки за спину. Я не думаю, что он любовался моей красотой. Алексей говорил, что он куда с большим вниманием и удовольствием рассматривает обнаженных юношей, но какие-то мысли роились у него в голове. Он отпустил меня, так и не сказав ни слова.
Вскоре стали происходить очень подозрительные события. Однажды Алексей отсутствовал почти двое суток, а вернувшись, сообщил, что на операционном столе, при, казалось бы, совсем не опасной операции умер нарком Красной армии, второй человек в стране Михаил Васильевич Фрунзе. Умер, как предполагал Петровский, неслучайно. Думаю, Алексей знал наверняка, что смерть Фрунзе была предопределена, просто мне не стал говорить. Сам же был крайне обеспокоен. Всю ночь он не мог заснуть, ходил по кабинету, и я из спальни слышала его шаги и тоже не сомкнула глаз.
Признаюсь честно, я не сожалела о Фрунзе. Я знала, что не моргнув глазом, этот красный командир приказал в 1918 году затопить в реке Урал две баржи, переполненные плененными колчаковскими офицерами. Только чудом среди них не оказалось князя Белозерского, он избежал плена, уехав незадолго до того с Машей Шаховской в Париж. Сотни людей были утоплены заживо — такое мог совершить только совершенно безнравственный выродок. Но для Красной армии, а вскоре, увы, и для белой, такая практика стала обычным явлением. То же относилось и к Тухачевскому, солдаты которого безжалостно расстреливали мятежных крестьян. Но с Тухачевским был тесно связан Петровский. И это значительно меняло дело.
Тучи над Тухачевским и его сподвижниками сгустились спустя полгода, в 1937-м. Без всякого сомнения, все ответственные начальники в НКВД, связанные с внешней разведкой, и, конечно, сам Ежов знали, что дело Тухачевского инспирировано гитлеровской службой СД. Операция была умно, тонко проработана, как это водится у бригадефюрера Шелленберга, возглавляющего эсэсовскую разведку и по сей день, и безошибочно выстроена с точки зрения психологического воздействия. Мне пришлось принять участие в некоторых эпизодах противодействия ей.
Однажды поздно вечером мне позвонили и приказали явиться к Сталину. Я была ошарашена: для чего понадобилась? Ведь хозяин и его окружение не вспоминали обо мне уже несколько лет. Ни Алексей Петровский, ни его начальник Кондратьев тоже ничего не знали. За мной пришла машина, и я поехала в Кремль. Иосиф Виссарионович встретил меня, стоя у стола, с привычной для него трубкой в руке. Он был немного бледен, только что перенес простуду. Жестом оборвав доклад, подозвал к себе и показал письмо.
— Прочтите, — приказал он коротко, — про себя. Я уже читал. В переводе.
Письмо было написано по-немецки, его автор, президент Чехословацкой республики Бенеш, обращаясь к советскому лидеру, недвусмысленно намекал, что ему известно из надежных источников об измене некоторых видных деятелей советского генерального штаба и об их сговоре с германскими военными, цель которого состояла в свержении большевистского режима.
— Не кажется ли вам, Катерина Алексеевна, — Сталин повернулся и пристально посмотрел на меня, — что это чистой воды провокация? Мне кажется, здесь обязательно найдется немецкий след, если разобраться.
— Товарищ Сталин, — ответила я осторожно, — сходу ничего точно сказать невозможно. Источники, на которые ссылается президент Бенеш, требуют проверки.
— Вот и проверьте, — поручил он мне неожиданно. — Вы проверьте, я думаю, вам будет интересно.
— Слушаюсь, товарищ Сталин, — я смотрела на него с недоумением. Почему я? Почему не Наркомат иностранных дел? Почему не мой шеф Кондратьев?
Он отпустил меня без объяснений. А вскоре все выяснилось. Проверка показала, что все пути действительно вели в Берлин. Близкое фюреру крыло германской разведки, возглавляемое Гейдрихом, в противовес абверу адмирала Канариса, боролось за влияние и старалось, используя своих агентов в Праге, найти прямой выход на Сталина. Конечно, не ради того, чтобы удовлетворить любопытство и покопаться в грязном белье советских лидеров. Цели были куда масштабнее.