Досье генерала Готтберга

«Подумайте сами, Катерина Алексеевна, какое будущее вас ждет, если я вопреки воле товарищей отпущу вас теперь и позволю, даже помогу, перебраться на Запад. Мы знаем оба, что в белогвардейской разведке вы оказались случайно. Вас использовали, надеясь таким образом устранить с игрового поля лишнюю фигуру. Но можете ли вы быть уверены, что тот, кто поступил с вами так один раз, не сделает того же вторично? Князь Борис Борисович — очень опытный и хитрый игрок, не вам соперничать с ним. Если он возжелал получить золото Алисы Кобургской, он его получит, даже если ему придется организовать для вас несчастный случай со смертельным исходом. Я понимаю, вы полагаетесь на друзей своего супруга. Но кто из них жив, вы знаете? Где вы будете их искать? Для всего необходимы деньги. Шаховской успеет расправиться с вами раньше, чем вы даже сделаете шаг. И потом, Катя, — Дзержинский присел на мою постель, — куда бы вы ни поехали, свою Родину, Россию, вы не заберете с собой. Она останется здесь. Там, в Париже, не то что вы, даже потомки Романовых никому не нужны. А здесь вам найдется применение. Вы поможете нам, а потом, когда все успокоится, станете учительствовать. В стране огромное количество беспризорных детей, а образованных воспитателей не хватает. Подумайте над моими словами, Катя».

Конечно, теперь я понимаю, что Дзержинский говорил мне далеко не все, на что делал ставку. Возможно, он и сам еще не представлял в деталях все мои возможности. Ему было важно получить мое согласие на сотрудничество в первом и очень важном деле — в поимке князя Бориса Борисовича. Пока я лежала с воспалением легких, чекистам так и не удалось поймать его.

Феликс не стал требовать ответа сразу, на размышление дал сутки, приказав Кондратьеву и Петровскому не беспокоить меня. Я думала. Вспомнила, как резко изменилось ко мне после смерти Григория отношение его сослуживцев. Я вспомнила горькое чувство унижения, которое испытала, когда генерал Шкуро открыто предлагал мне содержание. Издевательства Каретникова, коварство и обман Шаховского… Где-то там, очень далеко, были и другие люди, которые наверняка меня помнили и любили: великая княгиня Мария Павловна, ее брат Митя, княжна Ирина. Но встречусь ли я с ними? А если встречусь, как буду жить? На их попечении? Ведь Шаховской, останься он безнаказанным, отберет у меня белозерские деньги. И Дзержинский совершенно прав — князь постарается избавиться от меня, чтобы я никогда не оспорила его права. И у него все получится, без сомнения, если чекисты не поставит его к стенке. Ради этого, весьма отдаленного будущего, когда после поимки Шаховского я все-таки вернусь в Париж, я дала согласие на сотрудничество с ЧК. Конечно, я не понимала в полной мере, на что я соглашалась. Не знала, что с этой дороги мне уже не сойти никогда. Никто меня не отпустит. Не то что в Париж, даже и учительствовать, как обещали.

Конец настиг князя в Польше в 1921 году. Войсками Красной армии, наступавшей на Варшаву, командовал Михаил Тухачевский. Чекистам было известно, что Шаховской находится в одном отдаленном особняке на окраине города, он крайне осторожен, нигде не появляется, всю деятельность осуществляет через своих агентов. Предо мной стояла задача — тайно проникнуть в город и сделать так, чтобы Шаховской обязательно узнал о моем присутствии. Кондратьев и Петровский страховали меня.

Одевшись модно, как и положено молодой вдове богатого человека, я появилась на улицах Варшавы под своим именем — княгини Белозерской. Для того чтобы весть о моем появлении достигла ушей Бориса Борисовича, не потребовалось много времени: князь привык жить и действовать широко, агентов у него было много, вся Варшава была буквально наводнена ими. Конечно, они не пропустили появление нового лица, тем более с такой громкой фамилией.

Однако Варшава готовила мне встречу не только с Борисом Борисовичем, случайно разговорившись с кавалерийским прапорщиком, я узнала, что бывший унтер Василий Лопатин, который помог мне бежать от Каретникова, все-таки добился возвращения в строй и погиб при обороне Перекопа. Сам же Каретников все-таки был пойман кавалеристами Котовского и повешен. Так бесславно закончился путь бывшего ротмистра генерала Шкуро, уехавшего, к слову, в Париж.