Досье генерала Готтберга

Орлов пробыл в Ленинграде только один день. Наутро ему надо было быть в академии, и Лиза проводила его на вечерний поезд. Весь разговор вертелся вокруг свадьбы. Орлов торопил, Лиза взяла время, чтобы подумать и решить окончательно. Она заметила: Алексей обиделся. Потому попрощался сухо, не глядя в лицо. Лиза чувствовала, что поступает по отношению к нему несправедливо, ведь они столько пережили вместе на фронте, и Алексей действительно стал очень близким ей человеком. Но странная апатия напала на нее. Она словно ждала, что-то должно случиться. И случилось.

Наутро в квартиру, где жили сестры Голицыны, позвонили и передали повестку. Лизе предписывалось явиться на беседу в Большой дом на Литейном проспекте. Там располагалось питерское управление МГБ.

— Наверное, хотят, чтобы ты снова вернулась на службу, — предположила Наталья, но Лиза заметила, что она испугана и побледнела.

— Наверное, — согласилась она, не желая волновать сестру заранее. Сама же, собираясь на Литейный, подумала, похоже, все начинается сначала — сумерки сгущаются. Лиза гнала от себя мысль, что с Литейного домой может и не вернуться. Но проходя по Фонтанке, остановилась перед статуей Клодта, погладила хвост лошади, как в день, когда вернулась в Ленинград с фронта, словно видела в последний раз, словно прощалась. Она предусмотрительно взяла с собой все необходимое на случай задержания и очень надеялась, что Наталья и Фру не заметят. Но они заметили. И взойдя на мост, Лиза оглянулась: они обе стояли у окна, провожая ее.

На Литейном Лизу встретили холодно, но вполне любезно. Молодой человек, суховатый и сутулый, в форме старшего лейтенанта госбезопасности пригласил ее пройти к нему в кабинет и представился Розманом.

Разговор получился скомканный, старший лейтенант задавал вопросы вразброс, видимо, намеренно, и в основном они касались какого-то письма, о котором Лиза и понятия не имела. Назвав фамилии, их было пять, Розман спросил, известны ли они Лизе, и она честно сказала, что нет. Сдвинув очки на кончик носа, Розман буквально сверлил ее взглядом, но больше Лизе добавить было нечего. Пятерых товарищей, которых товарищ старший лейтенант перечислил, она никогда не встречала. Письма их не читала, про что в них написано не знает. Она вообще, находилась в Германии, в группе генерала Лавренева, и только недавно вернулась в Ленинград. Она чувствовала, что Розман не поверил ей, но видимо, на большее, кроме как задать ей несколько вопросов, он не был уполномочен, и потому молча, крайне недовольный, подписал Лизе пропуск.

Она вышла из Большого дома и вздохнула с облегчением, хотя и мимолетным. Уже на пути домой едва он села в трамвай, ее охватили сомнения и нешуточная тревога. Дома ее ждали Фру и Наташа. Сестра специально отпросилась с работы, чтобы узнать как можно быстрее, чем закончится визит Лизы на Литейный. Обе с радостью узнали, что к отцу, — они больше всего боялись этого, — вызов не имеет никакого отношения.

После обеда Наташа побежала в Пушкинский дом, а Лиза позвонила Шостаковичу, что не пойдет на занятия, сославшись на болезнь. Весь день она не находила себе места, не отвечала на вопросы Фру, убеждая ее, что вызов в Большой дом — всего лишь недоразумение. Но Фру так же как и Лиза чувствовала сердцем — все неслучайно.

— Это как-то связано с Катей? — спросила она об Опалевой, благо Наташи не было дома, — расскажи мне, что тебя связывает с ней.

— Не могу, Фру, — Лиза отрицательно покачала головой, — тебе лучше не знать ничего. Пойми, так будет лучше.

Она ушла в свою комнату и, объявив, что крайне устала, рано легла спать. Сама же, конечно, не спала. Лиза снова и снова прокручивала в голове разговор с Розманом и вдруг… вспомнила одну фамилию из тех, что называл ей старший лейтенант: Мужиканов! Запоминающаяся такая фамилия, как Лиза могла ее забыть: Иван Мужиканов, помощник партизанского командира Савельева, Лиза видела его один или два раза, когда находилась в лагере бригады под Минском.

Итак, вызов на Литейный все-таки связан с ее деятельностью в Белоруссии. А значит — с Белозерцевой. Ничего не кончилось, все продолжается. Но что? Проведя бессонную ночь, Лиза решила, что должна узнать об этом быстрее, чем чекисты поставят ее в известность хорошо знакомыми ей способами. Предупредив только Фру, взяв несколько дней за свой счет в Доме пионеров и отпросившись у Шостаковича, Лиза поехала на поезде в Минск. Она хотела встретиться с профессором Никольским и узнать у него, что же случилось в отряде сразу после ее возвращения в Москву. Все то, что ждало ее в Минске, поразило Лизу.

Во-первых, самого профессора Лиза не нашла: в его доме, где он жил во время войны, и который она нашла по памяти без труда, жили совсем другие люди. Красномордая бабища в мокром от стирки переднике распахнула перед Лизой дверь и, смахнув рукавом пот с лица, скривилась:

— Чавось? — переспросила она, громко икнув, — какого еще профессора? Профессоров туточки нет. Вань, — она обернулась в комнаты, — тута профессора каковского спрашивают. Вань, поди! — из глубины дома раздался пьяный рев: