Дорогой отцов

— Вот скачут. Вот жмут. Пропали, Степа. Истинно пропали. — Повыше поднял голову. — Раздавят, Степа.

— Ты чего раскаркался? Ты чего паникуешь? — прикрикнул Кочетов.

— Лезут, Степа.

— Сам вижу. Закури, пока время есть.

— Да ты в уме, Степа?

Кочетов резко отслонился от пулемета, злым взглядом ошпарил дядю Мишу.

— Я тебе не Степа, а сержант. Твой прямой начальник, — зыкнул он на дядю Мишу.

— Виноват, товарищ сержант.

— Не новичок… чего распсиховался?

Правее роты лейтенанта Лебедева внезапно возник шум моторов. Ничто не могло заглушить их рокот: ни грохот снарядов, ни взрывы бомб. Шум и рокот, перемахнув окопы, покатился за передний край обороны. Бойцы увидели танки. Много танков.

— Наши! Наши! — радостно закричал Уралец. Он высунулся из окопа. Над ним просвистели пули, но Уралец и ухом не повел.

Разыгрался танковый бой. Воюющие стороны бросили на небольшой участок фронта десятки машин. Все, что попадалось в этом пространстве под гусеницы, давилось, уродовалось, крушилось. Уралец уже не кричал. Ему временами казалось, что перевес в бою на стороне противника, и это бросало его в холодный озноб. Он на минуту зажмурился, чтобы отдохнувшим взором поточнее разобраться в обстановке. В одну из таких минут, раскрыв глаза, он увидел поблизости танки. Они шли на средней скорости, грозно нависая над передним краем обороны. Уралец схватил гранату. Он видел только танки и ничего другого. Танки все ближе и ближе. И вдруг лицо его, окаменело-скуластое, ожило и распустилось в широкой улыбке, в глазах мелькнул радостный огонек. «Наши, — с облегченным вздохом прошептал он. — Наши».

Танки выходили из боя. Лебедев глухо промолвил:

— Атака отбита. Это которая сегодня? — спросил он Солодкова, стоявшего с ним рядом. Его все-таки призвали в армию, и он прибыл на фронт вместе с Лебедевым. Его назначили политруком роты.

— Шестая, Григорий Иванович, — ответил Солодков.

— Шестая? — переспросил Лебедев. — Сегодня, пожалуй, больше ничего существенного не произойдет. Как ты думаешь, Александр Григорьевич?

…Полк в этот день отбил около десятка яростных гитлеровских атак. А наутро страна и мир узнали, что под Сталинградом атаки противника успеха не имели, но в полдень того же дня наблюдатель охрипшим голосом кричал:

— Товарищ Кочетов! Товарищ Кочетов!

— Что такое?

— Танки!

Командир батальона позвонил Лебедеву:

— Приказываю танковую атаку отбить… А? Что? Приказываю! Вы слышите меня?

Лебедев ответил, что приказ будет выполнен, но комбат не был доволен спокойным тоном, каким сказал ротный, и он, как бы не расслышав, еще строже закричал:

— А? Что?.. Повторите… Ясно. А почему голос такой? Да, да. Ядреностй нет. Огонька мало. Я буду у тебя. Буду, если обстановка позволит. Я помогу тебе, Григорий Иванович, — переменил комбат официальный тон. В телефонной трубке что-то щелкнуло и заглохло. Лебедев продул трубку, комбат не отозвался. Лебедев передал трубку телефонисту, но тот доложил, что на проводе вновь появился комбат.

— Нас прервал хозяин полка, товарищ Лебедев, — продолжил комбат. — Тут такое дело… Одним словом, звонил, а хозяева, сам знаешь, понапрасну своих людей не беспокоят. Крупно говорил. Некоторые слова даже в трубку не пролезли. Ты слышишь меня?.. Атаку отбить. Ясно?

С левого фланга роты прибежал взмокший связной. Он доложил Лебедеву, что на их участке танки проскочили в тыл. Командир взвода убит. Лебедев снял каску, помолчал.

— Кто принял командование? — спросил он.

— Политрук роты Солодков.

Лебедев согласно кивнул головой. «Уже успел, — уважительно подумал он о своем политруке. — Ну и Александр Григорьевич. В роте, как говорят, без году неделя, а бойцы уже в нем души не чают».

Солдат добавил:

— Товарищ политрук просил доложить, что прибудет к вам по тишине.

— Приказываю ему держать круговую оборону.

Лебедев видел, как три средних танка, разрезав взвод, обтекли роту с левого фланга, и связной ничего нового ему не принес. Прорвавшиеся в тыл танки наткнулись на огонь противотанковой пушки. Один танк задымился со второго выстрела, но два других, отвернув в западинку, ушли из-под обстрела и оказались поблизости от ротного командного блиндажа. Передняя машина с ходу открыла по блиндажу пушечный огонь. Лебедев и все, кто с ним был, выскочили в траншею.

— Гранаты! — крикнул Лебедев.