Дорогие реликвии

— Теперь порадую вас, — продолжала она. — Отыскала я книги, только все на чужестранном языке. Ведь правду сказывают, что Александр Васильевич Суворов знал все языки?..

Не дожидаясь ответа, она быстро прошла в соседнюю комнату и принесла несколько книг, бережно завернутых в серую бумагу.

С радостным волнением я развернул сверток.

Передо мною лежали небольшого размера книги в кожаных переплетах коричневого цвета, с золотым тиснением на корешках и позолоченными обрезами листов. Внимательно перелистывая страницу за страницей, я тщательно искал пометки или надписи, сделанные рукой великого полководца.

— Вот вам подарок от меня, — сказала сидевшая рядом у стола Феодосия Михайловна. — Свое обещание выполнила. Да вот еще старинные деньги в сундуке нашла. Возьмите их… Тоже, наверно, понадобятся?

В это время луч заходившего солнца осветил висевшие в углу иконы. Как-то ярко, словно серебром, блеснуло над ними полотенце. Я невольно приподнялся, спросив разрешения посмотреть образа.

— Это еще от бабушки остались. Уж больно старые, — заметила хозяйка.

Передо мною был типичный офицерский шарф восемнадцатого века из парчи, довольно хорошо сохранившийся, с длинными пушистыми кистями из тонких крученых серебряных ниток.

Я словно зачарованный смотрел на шарф, стремясь разгадать, как он попал в эту избу. "Нет, это не русский, — твердо решил я. — Русский имеет золотистые и черные шелковые полосы… Несомненно, это трофейный… Твердо помню — серебряные и черные полосы — прусский шарф Семилетней войны тысяча семьсот пятьдесят шестого — тысяча семьсот шестьдесят третьего годов".

Сдерживая радостное волнение, я спросил Феодосию Михайловну:

— Давно ли это у вас?

— Много годов… Хозяин мой принес. Сказал, из нашей церкви. Помню, еще до революции там на стене в раме висел мундир самого Суворова и его шпага. Да вот где же все подевалось? Не припомню. Шпагу милиционер забрал, чтобы ребятишки не набедокурили… На образа-то, — продолжала Феодосия Михайловна, — нужно красивое полотенце, а не кушак, которым господа подпоясывались… Верно ведь?.. — вопросительно взглянула она на меня.

Я одобрительно кивнул головой.

— Феодосия Михайловна! — обратился я к ней. — Через месяц, а то и раньше, я снова приеду в район и обязательно привезу вам красивое полотенце.

Она широко улыбнулась.

— Да отдам я этот кушак… К чему он мне, а вам к делу.

В дороге я обдумывал, как вознаградить милую старушку, если она пожелает расстаться с "кушаком".

Возвратившись в Ленинград, я сразу же начал поиски красивого полотенца ручной работы. Вскоре приобрел очень нарядное. Еще решил купить головной платок, чашку с блюдцем, большую пачку чая да конфетки с печеньем и отрывной календарь. "Вот уж каждый день будет вспоминать", — думал я.

Не прошло и двух недель, как я вновь двинулся в путь. В этот раз встреча была еще радушнее.

— Вот и приехал к вам, дорогая Феодосия Михайловна! Торопился, пока погода стоит хорошая… Привез вам обещанное. — Раскрыл чемоданчик и выложил все на стол. — Все, все здесь ваше.

Феодосия Михайловна развернула полотенце, качая головой.

— И до чего же все красивое, — улыбаясь, говорила она, восторгаясь платком и чашкой. — Порадовали вы меня, старую. Уж так благодарна вам, Владимир Николаевич. Буду всю жизнь помнить.

Полотенце сразу поднесла к образам и, сняв офицерский шарф, подала мне.

Феодосия Михайловна отыскала у своих соседок еще одну книгу и несколько старинных монет. Среди них одна французская конца восемнадцатого века. Наверно, занес ее в глухую далекую деревеньку побывавший в итало-швейцарском походе солдат.

Много лет шарф хранился у меня. Давно хотел передать его в один из суворовских музеев, но не решил, какому он будет особенно дорог. И наконец, я передал трофейный офицерский шарф Музею А. В. Суворова в селе Кончанское-Суворовское.

Трудно сказать, как попал в деревню боевой трофей. В то далекое время у некоторых пленных генералов и офицеров личное холодное оружие: шпаги, сабли, палаши и шарфы как принадлежность мундира — не отбирались. Возможно, шарф был снят с убитого прусского офицера в Семилетнюю войну 1756–1763 годов и завезен в деревеньку Каменку одним из ветеранов, служивших под командованием Суворова.

КРЫЛАТАЯ ПОГОВОРКА

и один народ в мире не имеет такого множества поговорок, как великий русский народ. Поговорки живут веками, передаются из рода в род, из поколения в поколение. Немало поговорок обязаны своим рождением славе и доблести русских воинов.

Вот уже третью сотню лет бытует поговорка — памятник блестящей победы русских над шведами под Полтавой 27 июня 1709 года: "Погиб, как швед под Полтавой". В этих словах память народа о страшном сражении восемнадцатого века, решившем судьбу нашей Родины.