Дорогие мои

– Нет – и не надо. Парники построю, оранжереи, цветами город снабжать будем. Канализацию проведём. Паровое отопление. Приезжайте к нам через десять лет.

– Где-то я эти слова уже слышал, – засмеялся я.

– Хороший ты парень, – сказал Виктор Михайлович. – Давай я тебя на турбазу отвезу. Одни будете, еды завезу. Наша, эма, турбаза, мы туда начальство из Москвы возим.

Наутро на «газике» отвезли нас в районный центр к директору завода.

Директор, молодой, шустрый парень, год стажировался в Лондоне, посмотрел на меня хитрым взглядом и сказал:

– Ну, вы уже поняли, что не туда попали? Я вашему Виктору Михайловичу сразу сказал – давай к нам на турбазу. Только учтите – удобств никаких. Печь на улице, что сварите, то и съедите.

Поехали. Часа через два приехали в лес на турбазу. Домик человек на десять. Мы вдвоем. В соседнем доме какие-то две женщины. Они вышли нам навстречу. Увидев нас, не поздоровались и ушли. Потом одна из них вышла и спросила у шофера:

– А шо, директор, не приехал, што ли?

– Я из колхоза, – сказал шофер.

– Скажи директору, если кумыс не привезут, ни один из них, гадов, из Москвы в жизни не уедет с Павелецкого вокзала.

Оказалось, что она кассирша с Павелецкого вокзала. Она достает местному начальству билеты на поезд. За это она здесь живет в домике для начальства. Ей обещали привозить ежедневно кумыс, но вот уже неделю ничего не везут.

Физкультурник Володя показал нам две комнаты. Одна была 4x5. Четыре койки вдоль одной стены и пять вдоль другой.

Мы выбрали вторую, там было всего четыре койки.

Володя взял нашу баранину, которой снабдил нас Виктор Михайлович, и стал варить, разведя огонь в огромной печи.

Сидели, ели суп из баранины. На огонёк пришел лесник, сидел с нами, тоже ужинал. Билетерша, с другого конца стола кидая свирепые взгляды, молча поедала свою картошку, время от времени приговаривая:

– Попляшут они у меня все.

Язва без кумыса, по всей видимости, обострилась и выходила озлоблением.

Лесник жаловался на жизнь, он написал письмо в правительство о том, что губят лес, и вот уже полгода ждал ответа.

Пошли спать.

Жильбер Беко говорил: «Мы в детстве жили на юге Франции. Там такое яркое солнце, что даже наша бедность была привлекательна».

Утром светило яркое солнце. Покой и тишина. Я накопал червей, пошёл ловить рыбу в реке Медведице. Река текла в густых зарослях. От воды шел туман. Я стал ловить на пляже. Часа через два прибежали дети и стали купаться. Я полазил ещё для приличия по зарослям, поймал четыре мелких рыбёшки и пошел купаться. И тут я увидел рыбака, плывущего в лодке против течения, а в лодке у него четыре крупных рыбины.

– Вот это да! – не выдержал я. – Неужели здесь?

– А где же ещё? – Рыбак причалил, ему хотелось похвалиться.

Дальше мы уже поехали вместе.

Причалили в деревне, поднялись в чистый светлый дом. Рыбак показал снасти. Похвалился:

– Однако и лучше у меня удочки были. Да сперли. Я на зиму-то уезжаю. Сперли. И даже знаю кто.

– Из местных?

– Ну, а из каких же. Посидели, покурили.

– Ну, я пойду, что ли?

– Пойди, – сказал рыбак, – только рыбину-то возьми.

– Да нет, неудобно.

– Да бери ты рыбину.

И отдал самую большую.

Он пошел меня провожать. Дома на улице были пустые. Почти пол-улицы на продажу. На всю деревню в сто с лишним дворов жили человек пятнадцать.

Походили по домам. Дома хорошие, крепкие, чистые.

Распрощались, пошел домой, встретил вчерашнего лесника. Пришлось зайти к нему.

Вышла во двор какая-то женщина, одетая в тулуп и закутанная в платок. Это среди лета, в жару.

– Что с ней?

– Зябнет.

– Почему зябнет?

– Сглазили.

– Ну уж.

– Я те говорю. Сглазили. Совсем плоха была. По врачам возил. Всё без толку. Вот только бабка помогает. Раньше совсем плоха была, а теперь только зябнет.

– Ас чего всё началось?

– Замужем она была, а тут телка одна была, ну, сучка одна. Она её приворожила, и мужа её приворожила. Эта хиреть начала, а муж-то к той ушел. Мы уж лечили, лечили, пошли к бабке в Ильинское. Бабка посмотрела, на воду погадала. Сказала, что сглаз. И точно определила, от кого вглаз. Определила, стало быть. Я говорю:

– Что же делать-то теперь? Бабка говорит:

– Помогу, но не совсем.

В общем, та, которая приворожила, она плохо кончит. Такие, которые на людей порчу наводят, они плохо кончают. В общем, бабка что-то нагадала. И ты не поверишь, эта сучка через месяц повесилась. Мужик после этого сбежал. И к сеструхе не вернулся. Сбежал. А сеструха с тех пор зябнет. И ничего ей не помогает, ни наговоры, ни лекарства.

– А бабка, которая в Ильинке, она жива?

– Ну а как же, живее всех живых.

– А чем она занимается?

– Она покойников отчитывает и лечит.

– Как это – покойников отчитывает?

– Церквей-то нет поблизости, а отчитать-то покойника надо. Она у нас монахиня.

– Как это – монахиня?

– Монашеского поведения, обет на себя взяла.

– А повидать её можно?

– Ну, можно, только я её предупредить должен, а то очень она пугливая. Её и выселять хотели за лечебу. Поэтому и хоронится. А к ней отовсюду, даже из Москвы приезжают.

– А чем лечит?

– Водой, наговорами, мазью.