Дорогие девушки

— Хочешь умереть здоровой? — осклабился Александр Борисович. — Могу посодействовать.

Лицо сутенерши дернулось, как от удара.

— Слушайте… как вас там… Я не знаю, кто вы такой, но не нужно мне угрожать. Если вы хотели меня напугать, то я уже напугана.

— Меня это устраивает, — сказал Турецкий, попыхивая сигаретой. — Значит, можем приступить к разговору?

— Можете, если вам есть что сказать.

— Убита уже вторая девочка, — медленно проговорил Александр Борисович. — И я хочу найти того, кто это сделал.

Сутенерша искоса посмотрела на Турецкого.

— Я тоже хочу, — сказала она.

— Значит, мы друг друга поймем. У тебя с памятью все в порядке? Склерозом не страдаешь?

— До сих пор не жаловалась, — сказала сводня настороженным голосом.

— Значит, должна помнить, с кем девчонки уезжали в «последний рейд». Это ведь был один и тот же человек, правда?

Сводня молчала.

— Ну? — поторопил ее с ответом Александр Борисович.

— У меня все в порядке с памятью, но с чувством самосохранения тоже неплохо, — сказала та. — И с ментами я не сотрудничаю. Даже с частными сыщи… — Сводня наткнулась на колючий взгляд Турецкого и осеклась. — Я ничего не знаю, — слегка повысив голос, проговорила она. — Совсем ничего. Машины останавливаются каждые десять минут, разве всех упомнишь?

— Но ты ведь баба наблюдательная. И с чувством самосохранения у тебя все хорошо. — Турецкий зловеще прищурил серые глаза. — Хочешь, чтобы он распотрошил всех твоих девчонок, а потом взялся и за тебя?

— Я для него старовата, — усмехнулась сводня.

— Для него может быть. А я, случись что, не побрезгую.

Последовала пауза.

— Опять угрожаете? — хрипло и недовольно проговорила златозубая. — Может, обсудите это с моей «крышей»? — злобно прищурившись, проговорила сводня.

— Уже. Штырь отдал мне тебя с потрохами. Попросил только зубы не трогать. Говорит: самому пригодятся, для коллекции.

— Так вы…

— Не веришь позвони ему, — отрезал Александр Борисович.

Сводня задумалась. С полминуты она сидела молча, злобно сверкая на Турецкого крысиными глазками. Потом сказала:

— Ладно. Сама я, правда, ничего не знаю. Но познакомлю вас с самой наблюдательной из своих девчонок. Возможно, она что-то видела. Это все?

Турецкий покачал головой:

— Нет. Есть еще кое-что.

Он достал из кармана фотографию и показал «мамке».

— Эта блондинка работает у тебя. Где она сейчас?

Сутенерша покосилась на снимок, недоверчиво нахмурила брови.

— Вот это фифа, — процедила она сквозь зубы. — Ходят в норковых шубах, а все прибедняются. Креста на них нет.

— На тебе я его тоже не вижу, — спокойно сказал Турецкий. — Так где она?

— Я ее два дня не видела, — сухо сказала сутенерша. — На звонки не отвечает. Она у меня приходящая. Работает недавно.

— И как работает?

— Плохо. Двух клиентов обломала. Я как раз собиралась Штырю пожаловаться, когда она исчезла.

— А что ж сама — не могла справиться с какой-то девчонкой?

Сутенерша хмыкнула.

— Справишься с ними, ага. А этой хотела как-то по физиономии съездить, так она на меня так глазами зыркнула, что я чуть задом в лужу не села. Нет, уж пусть с ней лучше Штырь разбирается. Если, конечно, она еще вернется.

25

«Самая наблюдательная» оказалась вертлявой, ярко накрашенной, рыжеволосой девицей с неправильным прикусом. Звали ее Нина. К началу беседы подоспел Плетнев, и разговор происходил в его машине.

Для начала Турецкий отвесил Нине пару-тройку комплиментов, а когда лед был растоплен, сразу взял быка за рога.

— Маньяк убил уже двух твоих товарок, — сказал он, скорбно приподняв брови. — Ты ведь об этом знаешь?

— Конечно. Ангелину и Венеру. — Рыжеволосая вздохнула. — Жалко девчонок, никому ведь зла не сделали. Но что делать, придурков в мире полно.

— Придурок и маньяк — не одно и то же, — заметил Плетнев.

Нина посмотрела на него насмешливо.

— Сегодня придурок, а завтра маньяк. Подвернись только подходящий случай.

Плетнев хотел было возразить, но Александр Борисович остановил его жестом — времени на психиатрические прения не было.

— С кем они уезжали? Вспомни, это очень важно.

Нина усмехнулась и развязно заявила:

— Отлично это помню. Первый раз мужик был в джинсовой куртке с поднятым воротом и в надвинутой на глаза бейсболке. Во второй — в темной куртке, тоже с поднятым воротом. И тоже в бейсболке.

— Это был один и тот же человек? — спросил Плетнев.

Нина задумалась.

— Пожалуй, да. Хотя черт его знает. Он оба раза был в темных очках.

— А машина? — поинтересовался Турецкий. — Это была одна и та же машина?

Нина наморщила конопатый лоб, пытаясь припомнить, но не смогла и отрицательно покачала головой:

— Не знаю. Первого не помню, а второй приезжал на светлом «японце». Но я тоже могу путать. Я на машины обращаю внимание, только если это «бентли» или там «мерс». На «японцев» даже не смотрю — они мне все на одно лицо.

— Ну ты хоть что-нибудь помнишь? — начал горячиться Плетнев. — Брюнет он был или блондин?

Нина посмотрела на него уничижительным взглядом.

— Я ж говорю: в кепке он был. Че непонятного?

Турецкий достал из кармана фотографию Марины, протянул ее Нине.

— Вы знакомы с этой девушкой?